Максимилиан Неаполитанский - Судьбы перепутья. Роман в шести частях с эпилогом

– Продолжай, продолжай, – сказал Фёдор Фёдорович, заметивший остановку сына, но не понявший её причины.

– Женщины – у них много иллюзий, – очнулся Арсений и продолжил говорить. – Они появляются почти с самого начала их жизни, с самого нежного возраста, но потом, по мере угасания их красоты, так же пропадают, оставляя, если женщина не приобрела чего-то в жизни, кроме красоты, большое и пустое пространство в их душе. Поэтому и тщеславие должно уходить по мере становления порядочной личности. Я таковой и нашу маму считаю и от этого не понимаю, для чего ей спрашивать наше мнение о её бессмысленном головном уборе.

– Да при чём здесь вообще порядочная личность? – с неожиданным негодованием в голосе проговорил Фёдор Фёдорович, теребя левой рукой край салфетки. – Ты какое-то деспотичное мнение на этот счёт составил; а про головной убор она, может быть, просто шутила, здесь и понимать нечего. Я на этот вопрос и шуткой ответил. И разве не со всеми людьми так происходит, неужели только с женщинами?

В этот момент вошла Белла Алексеевна, уже без фартука и шапочки, одетая в домашнее платье. Она несла в руках большой и тяжёлый закрытый поднос, но тяжести будто вовсе не чувствовала, и, аккуратно поставив его на стол, сказала:

– Ну, ну же… Что же вы тут про нас говорите? – она использовала «нас» всегда, когда говорила о женщинах, чувствуя, что это объединяет её с остальным женщинами всего мира.

– Ничего мы про «вас» не говорили, моя дорогая, – ответил Фёдор Фёдорович, ласково обращаясь к жене. Когда у него было хорошее настроение, он называл её либо Беллочка, либо, как и сейчас, «моя дорогая». – Лишь упомянули в некоторых рассуждениях.

– Ну ладно, ладно. И да – сегодня каждый берёт сам, сколько ему надо: самообслуживание, – последнее слово она проговорила, растягивая буквы, на что её муж, также шутя, ответил:

– Неужели кончились хозяйкины идеалы?

– Не надо, Феденька. Ты всегда был человеком, обладающим изрядной начитанностью и чувством юмора младенца, – она улыбнулась тонкой улыбкой и стала накладывать себе тушёные овощи.

– Ладно, ладно; берём всё сами, спорить не будем, – удивился Фёдор Фёдорович на остроту жены, но противоречить не стал.

– Арсений, где же ты был сегодня? И куда так спешил, когда я пришла? Что же случилось с профессором? – начала расспрашивать Белла Алексеевна своего сына.

– Не поверите, но я получил наследство! – с тяжестью в голосе проговорил Арсений. – Профессор умер недавно и оставил своё имущество. Оно всё распределено между почти случайными людьми, которых он знал лишь по преподаванию. Я был также в этом списке и получил право на публикацию его книги под моим именем. Авторские права на неё, можно сказать. Там в письме так и было написано: «прошу публиковать не под моим именем – посмертная известность мне не к чему». Это всё происходило у нотариуса, фамилия у него Энгельгардт, я хорошо запомнил. Всё было зачитано, и вот теперь это дело ждёт моих дальнейших распоряжений.

– Ну это же прекрасно! – воскликнула Белла Алексеевна.

– Но почему ты тогда так грустен и рассеян? – спросил Арсения отец уже в серьёзном, даже в каком-то деловом тоне.

– Сложно, однако, вам все сразу объяснить.

– Ну, попробуй, попробуй, ты всегда умел!

– Видите ли, всё как-то за этот день у меня смешалось. Сегодня утром я встретил довольно странного человека, который и рассказал мне новость о профессоре. Я удивился, для чего мне это он рассказывает и почему просто не мог позвонить или написать. Он объяснил это странными для меня и нерациональными для любого современного человека принципами, – в этот раз Арсений не запнулся на слове. – Я ощутил сразу неприятное чувство во мне после этой встречи. Описать это чувство сложно, но оно точно было неприятным. И всё я не мог понять, при чём здесь именно я и зачем он, этот Пешкинский (такая у него фамилия), ко мне пришёл, узнав мой адрес и имя. В странных сомнениях я вернулся домой, но через некоторое время эти сомнения успокоились и забылись. И вдруг, когда я читал, я получил сообщение от нотариуса, которое означало, что я имею всё-таки какое-то отношение к этому делу и что я должен прийти по указанному в сообщение адресу. Именно после этого я встретил тебя, мама.

Далее я пришёл к этому нотариусу и встретил у него много разных людей не самого приятного современного типа. Вы только сами подумайте! Как специально их собрали: настоящий программист в больших очках; молодой студентик, бегущий за модой; подозрительный маргинал в оборванных одеждах; ещё один неестественный человек светского тона; и ко всей этой компании ещё и странный Пешкинский. И вот все эти типажи получают случайное наследство: кто дачу, кто квартиру, ещё что-нибудь, и, естественно, этому рады. Я бы очень не хотел что-либо получать от покойного, которого почти не знал, да и вообще присутствовать на всём этом собрании. Но увы! На мне, пожалуй, самое ответственное для меня дело – публикация книги. И вот здесь, можно сказать, нравственная задача – самому публиковать или под именем профессора? Но это пока оставим, это ничего. Главное – чувство, которое осталось после этих событий. Нельзя прикасаться к пеплу – зола остаётся на пальцах; и здесь так же, я будто дотронулся до чего-то несправедливого, до чего-то неприятно загадочного. И вот мучаюсь от этого, не понимая, что же там такого плохого. И не понимаю также – это я уже совсем от мира необычного отвык и не воспринимаю каких-либо необычных событий или действительно что-то в этом такое есть?

Пока Арсений всё это говорил, он почувствовал страшный голод и поэтому, когда он посчитал, что ответил на вопрос родителей – а отвечал он с радостью, так как хотел всё рассказать, – начал есть свой ужин.

– Ну, не знаю. Нельзя всегда быть таким рассудительным. Мне кажется, твои мысли ничем не оправданы и зря ты переживаешь, – как бы успокаивая сына, проговорила Белла Алексеевна.

– Я тоже думаю так, – поддержал жену Фёдор Фёдорович. – Если у профессора не было никаких родственников, почему же ему просто не распределить своё наследство между определёнными людьми, тем более если эти люди его студенты. Ты, Арсений, зря мучаешься, нет здесь никакой несправедливости.

– Ладно, пока оставим, – проговорил Арсений, не желавший более в этот вечер об этом рассуждать. После чего, чтобы переменить тему, Белла Алексеевна объявила о приезде старшего сына и поведала весь свой остальной план. И вечер прошёл в обсуждении этого плана и самого приезда Георгия Сатукеева.

Белоснежные самолёты ревели своими мощными турбинами и, приземляясь или взлетая, разрезали холодный петербургский воздух могучими крыльями. Человек чуть больше тридцати лет возрастом, только что прибывший в Петербург, быстро шёл по серым плитам аэропорта, везя за собой большой, бежевого цвета, чемодан. Человек этот был высокого роста, худощав, одет в шерстяной синий свитер, под которым виднелся воротник рубашки; и, видимо, надевая такой наряд, он совсем не рассчитывал на холодную петербургскую погоду. Этого человека звали Георгий Сатукеев, но почти все обращались к нему по имени и отчеству. В этот день он вернулся из Швейцарии в Россию и намеревался пробыть здесь примерно месяц, о чём и сообщил матери около недели назад.