Егор Куликов - Забвение

Я отошёл от воды и скрылся за толстым деревом, надеясь там выплакаться и вернуться к ребятам. В тот момент я ненавидел их. У меня было огромное желание забраться на тарзанку и спрыгнуть. Спрыгнуть так, как никогда и никто не прыгал. Чтобы все они обзавидовались. Чтобы узнали, что я не трус, что я могу.

Как известно, детская обида мимолетна, и уже через пятнадцать минут мы вместе играли в салки, бегали на отмели и проваливались в глубокий ил. Этим же илом мы кидались друг в друга, оставляя не белых телах чёрные кляксы.

Спустя какое-то время нас осталось всего трое: Вова, я и Лёха.

Мы уже не играли. Мы просто сидели на дереве, свесив ноги вниз, и наблюдали за тем, как рыбы хватают стрекоз и муравьев, которых мы бросали в воду.

Сумерки опустились на пруд, а мы продолжали сидеть на ветке и кидать насекомых в воду. Знобило.

Вова предложил искупаться, чтобы согреться. Мы согласились.

Я и Лёха стояли на берегу, когда Вова забрался на наклонное дерево и в сотый раз за сегодня схватил тарзанку и, качнувшись, сиганул в пропасть. Он проделал этот трюк несколько раз, и воодушевлённый Лёха решил, что в этот раз у него получится: нет посторонних глаз, и он не будет стесняться.

Он забрался на дерево, схватил палку и долго не думая полетел вниз.

Да, у него получилось. Он не сорвался у самого берега. Он долетел до края, несуразно кувыркнулся и с воплем упал на ровную гладь. Брызги полетели в стороны.

Прошло несколько секунд, но Лёха не всплыл. Мы не переживали, потому как знали, что если он решил подражать Вове в прыжках, то и здесь, видимо, решил не отставать. Он сейчас с лёгкими, полными воздуха, прячется под водой.

Ожидание затянулось, и мы с Вовой испуганно переглянулись.

Наконец-то из-под воды показалась голова Лёхи. Мы с облегчением выдохнули. Он прокричал что-то непонятное и вновь скрылся.

– Он тонет? – осторожно спросил я, боясь этого слова.

– Нет, – уверенно ответил Вова.

Я поверил: он ведь старше, он знает.

Но, когда Лёха появился ещё раз, мы смогли разобрать единственное слово, которое он успел прокричать, прежде чем вновь уйти под воду:

– …памагите! – и вода скрыла его.

Вова посмотрел на меня и бросился к берегу. На ходу он взял какую-то палку и кинул Лёхе, как спасательный круг.

– Лёха… Хватайся! – кричал он, но в пруд не лез. – Лёха!

Но тот не мог ответить. Он кое-как всплыл и барахтался, разбрызгивая воду и крики.

Вова продолжать бегать вдоль пруда, словно кот, который боится замочить лапы. Он что-то кричал и звал на помощь.

Я в это время стоял на дереве, наблюдая, как движения Лёхи становятся менее резкими. Брызг всё меньше, а крики всё тише и реже. Спустя пару секунд Лёха в последний раз взмахнул рукой и замер. Я видел, как он ещё плавает. Но с каждой секундой вода поглощает его, смыкая ровную гладь над мальчиком.

Не знаю, что тогда произошло, но я схватил тарзанку, качнулся и полетел вниз.

Я свалился рядом с Лёхой, который уже не двигался.

Также не знаю, откуда у меня появился навык плавания, потому как одной рукой я схватил друга за волосы, повернул его лицом к небу и начал грести. Медленно продвигаясь, я и сам не раз уходил вглубь. Глотал противную воду из пруда. Чувствовал, как она затекает в рот, проникая в нос и до самого мозга.

Мне казалось, что этот момент длился вечно. Ближе к концу я решил, что останусь здесь вместе с Лёхой. Сквозь водную толщу видел, как по берегу бегает Вова. Он что-то кричит, но слов не разобрать.

Он пришёл на помощь, когда вода доходила до груди. Я бы и сам мог уже встать на ноги, но, вероятно, в запале страсти продолжал грести и тащить за собой бездвижное тело.

Вова схватил Лёху за руки, и мы вместе оттащили его на берег.

Положили бледное тело мальчика на землю и посмотрели друг на друга: а дальше что?

Мне казалось, что, стоит вытащить его из воды, и всё будет хорошо. Он очнётся, и мы вместе пойдём домой. Но этого не произошло. Лёха продолжал лежать на спине и вроде бы даже не дышал. Бледность расползалась по лицу, как, – от синих губ и дальше по телу. Оно стало неестественно холодным.

Я подошёл к мальчику, перевернул на живот и со всей силы ударил по спине. Затем, сцепив руки замком, врезал ещё сильнее, и только тогда Лёха начал кашлять, выплевывая мутную воду вперемешку с обедом.

Его щеки моментально порозовели, а взгляд прояснился.

Он привстал на колени и в последний раз выплюнул дурно пахнущую жижу.

– Лёха, ты жив! – радостно завопил я.

– Только маме не говорите, – были его первые слова. – А то она меня больше никогда не отпустит на пруд. Не скажете?

– Не скажем, – ответил я.

Вова промолчал.

Спустя полчаса мы шли обратно в село. И что интересно, мы шли, так же играя на ходу. Рвали дикие ягоды, кислые яблоки и не менее, а быть может, и более кислый щавель.

Я сдержал слово и никому не сказал. Хотя признаться, это было тяжело. Хотел рассказать маме. Хотел рассказать Кате. Хотел, чтобы меня перестали считать трусом и признали во мне героя. Но я молчал. Каждый раз крепко сжимал зубы и молчал.

Знал, что этого нельзя делать, иначе Лёха до конца своей жизни не пойдёт на пруд.

Но уже на следующий день по селу прокатился громкий слух, что вчера на пруду Алексей Меньшиков едва не утонул. Быть может, он бы и утонул, если бы рядом не оказался Владимир Хворин, который доблестно прыгнул в воду и вытащил мальчика на берег. Также он сделал искусственное дыхание и, можно сказать, вытащил его с того света.

Моей злости не было предела. Точнее, не злости, а обиды. Ведь это я его спас. Пока я грёб, сжимая в руке клок Лёхиных волос и хлебал воду из пруда, Вова только и делал, что бегал вдоль берега и кричал.

Уверенный в своей правоте, первым делом я пошёл к маме. Объяснил всё, как было, но она лишь погладила меня по голове и сказала: «Мой ты выдумщик»

Какой я выдумщик? Я тот, кто его спас.

Я рассказал друзьям: Денису, Славе, Кате, Сане, Юре… Всем, но мне никто не верил. Называли трусом, который не кинулся спасать друга, а после того как я им рассказал правду, меня стали считать ещё и вруном: говорили, что врать не хорошо и что я даже плавать не умею.

Я и сам знал, что плаваю плохо, но в тот момент я смог проплыть это расстояние. Я смог вытащить Лёху на берег. Я смог…

Несколько дней я ходил угрюмый. Точнее, даже не ходил. Я скрывался в комнате, боясь выходить на улицу. Благо было лето, и мне не приходилось показываться на людях, иначе бы в школе совсем засмеяли.

В то время я впервые столкнулся с несправедливостью.

Спустя пару дней меня позвал Вова. Я не хотел его видеть, но всё-таки вышел.

– Чего тебе? – грубо спросил я через закрытую калитку.

– Ты всё дуешься, что я рассказал про Лёху?

– Нет. Я дуюсь, что ты соврал.