Ян Рубенс - Сложнее, чем кажется

Никто не заметил Сашу, разбуженного криками. Он стоял взъерошенный, в одних спортивных трусах, в дверях большой комнаты и, широко раскрыв глаза, наблюдал за происходящим. Мать зачем-то кусает носовой платок, отец скрутил Яна, а тот извивается и бьет его ногами. И этот вопль… и мать начинает плакать навзрыд, а Ян падает и бьется об пол головой, и отец подхватывает его и говорит что-то непонятное. Что происходит?

Жуковский опустился вслед за Яном на пол. Надя! Валерьянки, пустырнику! Чего-нибудь! Надежда Геннадьевна метнулась на кухню. Снова зазвонил телефон. Не бери трубку, Надя!

– Возьми! – из последних сил заорал Ян и зарыдал уже в голос. – Возьми… Это может быть Денис, – он почти прошептал, закрыл лицо руками и совсем лег на пол.

– Алло! Кто это? Алло?.. Положили трубку…

– Нет! Нет! Перезвони!.. Перезвони мне!.. – Ян сжимал кулаки и бил пол, Жуковский снова скрутил ему руки.

– Ваня, сделай же с ним что-нибудь!..

– Да чего вы все орете?! – не сдержался Саша.

– Тихо! Ты вообще иди отсюда! Надя! Валерьянка где?! Неси всё! Давай сюда.

А Ян задыхался от рыданий, прижимаемый Жуковским к полу. Он все ещё делал попытки хотя бы доползти до двери.

– Открой бутылек… И воды стакан. Быстро… – Жуковский зажал голову Яна локтем и влил ему добрую половину содержимого бутылочки. Запах пустырника наполнил коридор, – только бы не захлебнулся… – потом почти стакан воды. Половину пролил Яну на свитер…

– Сашенька, иди к себе, пожалуйста!

Саша не выдержал этот умоляющий, отчаянный взгляд матери, ушел к себе, оделся и принялся ходить по комнате… В коридоре все стихло.

Потом отец позвал посидеть с Яном в его комнате.

– Никуда не отпускай. – Иван Геннадьевич вытер пот со лба, – Будь готов, он может ударить. Он в панике.

– Папа, что случилось?

– Тебе знать необязательно. Просто поддержи его сейчас. И скажи – обязательно скажи, что ты ничего не понимаешь. Тем более что так оно и есть, – и Жуковский ушел на кухню к жене, предварительно заперев сыновей в комнате Яна. Наде он должен теперь все объяснить.

Они ночевали у Дениса. Отец – в ночную, потом кого-то подменит на второй работе, придет не раньше двенадцати. Мать – в командировке. Такая удача выпадает редко. Утро. Суббота. Весеннее солнце. Счастье. В комнате. В ванной. Опять – в комнате. Ян стоял перед Денисом, когда дверь неожиданно распахнулась… Отец! Крики, угрозы, ругань, удары. Ян защищался, но он был слишком изящен для драки с рабочим.

Как они умудрились одеться, как выскочили, как разбежались в разные стороны, чтобы сложнее было поймать… непонятно. Ян ходил потом кругами по кварталу в поисках Дениса, в страхе наткнуться на его отца. Дениса он так и не нашел и не помнил, как добрался до дома, закрылся в комнате. А потом этот злополучный звонок… Он прижался ухом к двери. Сначала ничего не было слышно, но вдруг Жуковский заговорил очень громко и страшно. И Ян понял, кто позвонил, что сказал. С трудом он открыл замок – ключ все время выпадал! А дальше – уже опять плохо помнил…

Сейчас рядом сидел Саша, гладил его по плечу, по голове и говорил какие-то очень нежные слова:

– Братишка, пожалуйста, угомонись. Не надо так. Ян, я не знаю, что случилось, но мне так страшно за тебя сейчас…

Ах, как он прав! А в голове одна фраза Жуковского: «А если ты в школу позвонишь…». Неужели отец Дениса позвонит в школу?! Неужели всё расскажет?! Тогда – конец… Ян до сих пор вдыхал как будто через раз, шея непроизвольно дергалась при каждом вдохе… Нет, он не может позвонить в школу. Неужели от так поступит?! Ведь это значит – предать сына! Разве может отец выставить своего сына на публичное унижение! Это же позор. Нет, нет… Боже мой, как стыдно! Что он рассказал Жуковскому? Неужели – то, что видел?! Где сейчас Денис? Прочему я его бросил? А почему он бросил меня? И Ян опять заплакал.

И вдруг – Саша заплакал тоже. Ян, пожалуйста! Ну что с тобой?! Чем тебе помочь?

Саша второй раз почувствовал, как бывает заразительна боль…

Звякнул таймер – сигнал к тому, что встреча окончена, гул разочарования прокатился по рядам, студенты повскакивали с мест, готовые кинуться к Рубенсу. Костя встал в центре подиума, загородив Яна, поднял руки:

– Ребята, извините! Автографов не будет. Мы предупреждали. Ян, нам пора.

Первые ряды смотрели на Холостова с плохо скрываемым недовольством, Юля разглядывала свои коленки. Костя подошел к Рубенсу, мельком оглядел рисунки. Потрясающая точность… А это что? Под «прекрасным ребенком из чьих-то снов» надпись: «Юле», и – роспись… Он никогда никому не подписывал портретов, он их и не рисовал ни для кого. Вот, значит, как?

Ян собирался уйти, пока студенты еще не ринулись вниз, но Костя удержал его и зашептал быстро:

– Отдай девочке портрет. Вручи при всех. Давай! – он толкнул Рубенса в бок. – Ты же подписал его зачем-то! Не для того, чтоб он висел здесь в коридорах.

Оба прекрасно понимали, что Рубенса в коридорах не повесят, даже в сейф не запрут. Его сдадут на хранение в какой-нибудь музей. Здесь сейчас баснословные суммы на этих мольбертах… не просто так милиция тут прогуливается. Не отдадут ей портрет.

Рубенс замялся, но под Костиным напором решился остановить студентов и позвал Юлю, уже отворачиваясь к мольберту и не глядя в зал. Воцарилась тишина. Он вытаскивал кнопки из фанерного планшета, пока девочка неуверенно спускалась, скрутил ватман в рулон, оставаясь спиной ко всем, слушая, насколько близко подошла Юля. Развернулся, когда она остановилась, протянул рулон и почему-то заговорил очень тихо. Студенты повытягивали шеи, стараясь расслышать.

– Держи. Ты прекрасна, я вижу. Извини, что так… Что никак.

– Это Ничего… Спасибо, – так же тихо ответила Юля. – Но я знаю, почему, – она кивнула на последний рисунок, – с его точки, – и посмотрела на Холостова. – Мы с вами одинаково больны, да? – снова прошептала она Яну.

– О чем она? – не понял Костя.

Но Рубенс вскинул на нее короткий недовольный взгляд, плечо его дернулось.

– Нам пора, – быстро проговорил он.

– Правда, – сама себе подтвердила Юля.

– Еще раз всем спасибо! – Ян быстро направился к дверям, не обернулся, шагал уверенно, на ходу помахал студентам рукой.

И только Холостов, которому пришлось его догонять, понял, что Рубенс зол. Очень зол.

В коридоре Костя сообразил, что Юлю с портретом, возможно, стоит подвезти до дома. Так безопаснее. Ян возразил, что никто и знать не знает, что за рулон у нее в руках, а может, ей и домой-то сейчас не нужно. Но чем больше он протестовал, тем упорнее Холостов настаивал: надо подвезти. «В конце концов, я должен понять, что тебя разозлило!» – раздражался он, усадил Рубенса в машину и рванул обратно в здание.