Ян Рубенс - Сложнее, чем кажется

Ян не ответил.

Света встала, поцеловала его в лоб, обещала, что найдет Жуковского и придет еще, и вышла из палаты. А Ян подумал, что слезы вообще отвратительны, но еще более отвратительны, когда стекают по вискам в уши.

Пришла медсестра, вытерла ему лицо, сменила капельницу, проверила трубки, напомнила про кнопку вызова и вышла. Ночь Рубенс проспал неспокойно. Опять все ныло и болело, постоянно текли слезы. Хотелось перевернуться, любое движение причиняло боль. Ужасная ночь.

И вдруг откуда-то из прошлого прозвучала фраза:

– Ну что, сосед! Глазки раскрой, на меня погляди.

Рубенс почувствовал, как сквозь веки пробивается солнечный свет. На стуле возле кровати, в накинутом на плечи белом халате, развалился Каретный. «Олег!» – хотел закричать Ян, но из горла вырвался только хрип.

– Вижу, вижу: рад. Не напрягайся. Я тоже рад. В экстазе! Смотрю на тебя и думаю – какое счастье на этот раз случилось с моим соседом? Какая радость! Нечеловеческое везение!

Рубенс улыбался, не сводя с Олега глаз:

– Как ты меня нашел?

– Молча… Так что? Говоришь, ты этих подонков не знаешь?

– Нет…

– Ага, – и Каретный подался на стуле вперед, – значит, говоришь, зашел в квартиру, а тут тебя и схватили?

– Да.

– Говоришь, воры были?

– Откуда ты знаешь, что я говорил?

– Догадайся.

– Я только лейтенанту говорил.

– Ну вот и умница. Больше говори лейтенантам.

– Но…

– Тихо. Если ты думаешь, что тебе кто-то верит, ты сильно ошибаешься. И врачи на «скорой» – не дураки, и я не дурак. Знаешь, что врач со «скорой» сказал? Что человек, что встретил их в квартире, был взмокшим, вспотевшим. Понял? – Ян помотал головой. – А костяшки на руках у него были стерты. Не сбиты, стерты. Обо что-то не слишком твердое. То есть, по морде он никого не бил, но то, что бил – врач не сомневается. А еще я читал твою карту. Увлекательнейшее чтиво. Сотрясение мозга, двадцать восемь гематом разной степени тяжести. Спиральный перелом локтевой кости. Он тебе руку выкрутил с такой силой, что сломал. Удерживал?

– Я не помню…

– Никак не сдаешься, да?… – цокнул Каретный. – Еще два закрытых перелома, три трещины в разных костях, внутреннее кровотечение, разрыв легкого. И не только легкого! – торжественно заключил он.

– Господи… – Ян отвернулся.

– Продолжать?

– А есть еще что-то? – шепотом спросил Ян.

– Есть. Есть имя… Имя. Скажешь?

– Я не знаю…

– Ну, тогда я знаю. Никита Панфилов его зовут. – Рубенс широко открыл глаза и уставился на Каретного. – Слушай меня, сосед. Я понимаю, почему ты его ментам не сдашь. Очень понимаю. Правильно. Суды, свидетельские показания, очная ставка, следственный эксперимент. Сплошное издевательство. А потом твое дело будут вслух зачитывать следаки своим друзьям на какой-нибудь попойке… Да, да, стыдно. Но это всё опять сопли. Он и так под подозрением, все ждут только твоего заявления. Его не будет, я понял. Но хочу другое сказать. Ты хоть знаешь, чем твой дружок занимается уже больше года? – Ян опять помотал головой. – Хочешь знать?

– Нет…

– Правильно. Побереги нервы. Но либо разуй глаза и догадайся, либо ты все-таки дурак. А ты – дурак! – вдруг заорал Каретный, резко встал и заходил по палате. – И не реви опять! Терпеть не могу… У меня сегодня день рождения, между прочим. Совершеннолетие по-американски. Можешь меня поздравить… Не слышу!

– Поздравляю… – тихо-тихо, еле-еле произнес Ян.

– А ты мне тут – такой подарок!… специально ты, что ли вляпался… Два года у тебя тишь да гладь. Я уж подумал, что и не будет повода больше увидеться. А тут – на тебе.

– А ты за два года не изменился совсем, – Рубенс попытался сквозь слезы улыбнуться.

– Да? – Каретный снова сел.

– Ага. Такой же хам, – шмыгал Рубенс.

– Хам, да. Это я. А как ты хочешь? Это работает. Я просто сопли не жую, ты же знаешь.

– Я про тебя иногда в газетах читаю, – Ян все шмыгал и шмыгал, и надеялся, что про Панфилова Олег больше не заговорит, – Ты крутой.

– Все круче и круче! – и Каретный довольно усмехнулся, – Но давай-ка продолжим. Я могу его наказать.

– Не надо.

– Ты – точно дурак.

– Я прошу тебя, не надо…

– Ты идиот.

– Не надо.

– Ты просто придурок.

– Хватит.

– Я могу уйти, сосед. И никогда не появляться больше.

– Не уходи…

Олег долго молчал, сложив руки на груди, и разглядывая лицо Яна.

– Да… кто ж тебя тогда защитит…

– А зачем тебе меня защищать? Я же просто…

– Слушай, мне твоя исповедь нахрен не нужна, я в курсе, кто ты… Но человек ты хороший, – и Олег как-то полувиновато усмехнулся. – Таких мало… – Ян удивленно вскинул на него взгляд. Каретный глаз не отвел. – Мало, – повторил он. – Уж я-то знаю…

– Его ты знаешь?

– Лично – нет. О нем – да.

– Зачем?

– Зачем знаю? Работа у меня такая. Знать всех – и на своем, и на соседних полях.

– А тебе есть, что с ним делить?

– Мне – нечего. Другим есть что. Мне жалуются.

– На что?

– Ты же только что сказал, что знать не хочешь! Вот и не знай, раз сам не допетрил. Зачем тебе теперь?

– Нет. Ты уже второй, кто говорит о каких-то его делах. Скажи мне.

Каретный тяжело вздохнул, не сводя глаз с Рубенса:

– Дурачок ты, дурачок… Мне девки мои жалуются: он своими мальчиками у них клиентов уводит.

– Нет.

– Да.

– Нет…

– Да еще раз. Твой дружок – молодец: нашел нишу.

– Не верю…

– Да ради бога.

Долго молчали. Очень долго. В какой-то момент Ян выпал из реальности. Наплывали воспоминания – счастливые, теплые… Наивные. Разбитые. Раздробленные о мебельные углы, беспощадно скрученные за спину… Хотя Ян и без этого не в состоянии был сопротивляться.

Каретный наблюдал.

– Да очнись, сосед… я тебе больше скажу – ты был единственным, кого он не продавал.

– Мне бы кто-нибудь из них сказал…

– И кто ж тебе такое скажет?

– Я же с ними со всеми общался…

– Общался, да не о том. Я тебя уверяю, они и между собой ничего не обсуждали. Панфилов твой – тот еще змей… он их всех так придавил, там мало никому не кажется… Ну хорошо, давай опять помолчим, – Каретный недовольно скрестил руки на груди и закатил глаза.

– Олег… Почему ты мне не сказал раньше? Почему ты меня не нашел?

– Еще чего? Если у тебя все зашибись, я тебе зачем? А твой выбор – твое дело.

– Боже мой, как мне стыдно…

– Опять начинается!

– Они все смотрели на меня, и что они думали?

– Тебе какая разница, что они думали?

– Большая! Я тоже должен был быть среди них!

– Ну, я думаю, что и стал бы, в конце концов. Только ведь ты бы не выдержал. Ты б на себя руки наложил.

– Наложил бы…

– А может, и не только ты…

– В смысле?

– В смысле, в другие тоже могли не выдержать. Ребята приходят, потом пропадают. Панфилов говорит, что человек уехал из города, и все ему верят. А сколько народу у вас так «уехало»?