Жан-Поль Сартр - Грязными руками

Жессика.Уго, ты обещал! (Хёдереру.) Он говорил, что вы социал-предатель.

Хёдерер.Социал-предатель! Ни много ни мало!

Жессика.Объективно. Он сказал, объективно.

Хёдерер (другим тоном и с другим выражением лица). Ладно, приятель, выкладывай, что у тебя на душе, раз уж никуда от этого не денешься. Придется разобраться в этом деле перед тем, как ложиться спать. Почему я предатель?

Уго.Потому что вы не имеете права вовлекать партию в ваши махинации.

Хёдерер.А почему бы и нет?

Уго.Потому что это революционная организация, а вы делаете из нее правительственную партию.

Хёдерер.Революционные партии созданы для захвата власти.

Уго.Для захвата, согласен. Власть нужно захватить вооруженным путем, а не выторговать.

Хёдерер.Ты крови жаждешь? Досадно, конечно, но тебе пора знать, что силой мы немногого достигнем. На случай гражданской войны у Пентагона есть оружие и военные специалисты. Они станут во главе контрреволюционных сил.

Уго.Кто говорит о гражданской войне? Хёдерер, я не понимаю вас, надо просто набраться терпения. Вы сами сказали: Красная армия прогонит регента и власть достанется нам.

Хёдерер.А как нам ее удержать? (Пауза.) Уверяю тебя, когда Красная армия вступит на нашу территорию, всем придется несладко.

Уго.Красная армия...

Хёдерер.Да-да. Знаю. Я тоже ее жду. Жду с нетерпением. Но запомни хорошенько: все воюющие армии, освободительные или нет, похожи друг на друга - они живут за счет оккупированной страны. Наши крестьяне возненавидят русских, это неизбежно. Как же им нас любить, если мы им навязаны русскими? Нас ославят партией чужеземцев, а может, и еще похуже. Пентагон уйдет в подполье, ему даже лозунги менять не придется.

Уго.Что касается Пентагона, я...

Хёдерер.Потом вот еще что: в стране разруха, не исключены военные действия на нашей территории. Какое бы правительство ни пришло к власти после регента, оно будет вынуждено пойти на жесткие меры, за которые его возненавидят. На следующий день после ухода Красной армии поднимется гибельное для нас восстание.

Уго.Восстание можно подавить. Мы установим железный порядок.

Хёдерер.Железный порядок? Каким образом? Даже после революции пролетариат надолго останется слабым. Железный порядок! С помощью буржуазной партии, которая тут же начнет саботаж, и крестьянского населения, которое сожжет урожай, чтобы он не достался нам?

Уго.Ну и что? Партия большевиков и не такое видала в семнадцатом году.

Хёдерер.Она не была навязана извне. Теперь послушай, малыш, и постарайся понять. Мы возьмем власть вместе с либералами Карского и консерваторами регента. Без сложностей, без шумихи - национальный союз. Никто не сможет обвинить нас в пособничестве другой стране. Я потребовал половину голосов в Комитете сопротивления, но я не настолько глуп, чтобы требовать половину портфелей. Мы должны удовлетвориться меньшинством. Меньшинством, чтобы другие партии несли ответственность за непопулярные меры, а мы завоевали расположение населения как оппозиция в составе правительства. У них нет выхода, через два года либеральная политика потерпит крах и вся страна обратится к нам за помощью.

Уго.К этому времени партия развалится.

Хёдерер.Развалится? Почему?

Уго.У партии есть программа - осуществление социалистического экономического хозяйствования посредством классовой борьбы. Вы хотите воспользоваться ею для проведения в жизнь политики классового сотрудничества в условиях капиталистической экономики. Годы и годы вы будете лгать, притворяться, лавировать, идти на компромиссы, оправдывать в глазах наших товарищей реакционные меры, принятые правительством, частью которого вы являетесь. Никто ничего не поймет - самые стойкие уйдут от нас, а другие потеряют только что приобретенную политическую культуру. Мы будем отравлены, ослаблены, дезориентированы. Мы станем реформистами и националистами. В конечном счете буржуазным партиям останется только взять на себя труд расправиться с нами. Хёдерер! Ведь партия - ваше детище, вы не могли забыть, сколько сил положили на то, чтобы ее сколотить, понесенные жертвы, возню с установлением дисциплины. Умоляю вас, не отдавайте ее собственными руками.

Хёдерер.Болтовня! Боишься рисковать, не лезь в политику.

Уго.На этот риск я не хочу идти.

Хёдерер.Прекрасно, тогда как удержать власть?

Уго.А зачем ее брать?

Хёдерер.Ты в своем уме? Социалистическая армия войдет в страну, затем уйдет, а ты упустишь случай воспользоваться ее помощью? Такой случай больше никогда не представится. Повторяю, мы недостаточно сильны, чтобы делать революцию в одиночку.

Уго.Нельзя платить за власть такую цену.

Хёдерер.Чем, по-твоему, должна стать партия? Скаковой конюшней? Какого черта, каждый день начищать до блеска нож, если никогда не пустишь его в ход? Партия - всегда лишь средство. Цель одна - власть.

Уго.Цель одна - триумф наших идей, именно идей, и ничего другого.

Хёдерер.Ах, да, у тебя есть идеи. Это пройдет.

Уго.Вы думаете, у меня одного они есть? И не за идею, по- вашему, погибали товарищи, которых убила полиция регента? Разве мы не предаем их, если заставляем партию оправдывать их убийц?

Хёдерер.Плевал я на мертвецов. Они погибли за партию, и партия пускай с ними разбирается. Я живой и делаю политику для живых.

Уго.И вы надеетесь, что живые согласятся на ваши махинации?

Хёдерер.Мы их заставим проглотить эту пилюлю.

Уго.Обманом?

Хёдерер.Понадобится, и обманом.

Уго.Вы... вы такой настоящий, такой незыблемый! Не может быть, чтобы вы пошли на обман товарищей.

Хёдерер.Почему не может быть? Идет война, а на войне не принято посвящать солдат во все тонкости операций.

Уго.Хёдерер, я... я лучше вас знаю, что такое обман; у моего отца все лгали друг другу и мне. Я стал дышать свободно только после вступления в партию. Впервые я встретил людей, которые не обманывают себе подобных. Каждый доверяет всем, и все - каждому; самый последний член партии чувствует, что распоряжения руководителей отражают его собственное затаенное желание, и, если приходится лихо, все знают, за что идут на смерть. Вы не сможете...

Хёдерер.Да о чем ты?

Уго.О нашей партии.

Хёдерер.О нашей партии? В ней полно лжи. А ты, Уго, уверен, что никогда не лгал, что в эту минуту ты не лжешь?