Владимир Набоков - Человек из СССР

Они как раз собирались ко мне сегодня. Мне эта дама не особенно нравится, не знаю, зачем она ко мне ходит. А он — славный старик, и очень его жалко.

Но все-таки это ужасно, если это правда.

У вас, кажется, в вашей фильме показывают большевиков?

Ах, это замечательный фильм! Сейчас еще, конечно, трудно говорить о фабуле, так как, знаете, снимают по кусочкам. Я точно знаю только свою собственную роль. Но сюжет, в общем, из русской революции. Ну и, конечно, с этим сплетается любовная интрига. Очень, кажется, захватывающе, шпанненд. [3] Увлекательно (нем.). Героя играет Харри Джой. Он — душка.

Стук в дверь. Входит Кузнецов.

Ты, Оля, все еще в этой комнате…

Ах, Алексей Матвеевич, мне только приятно —

Как ты скоро вернулся!

Да. (К Марианне.) А вы, матушка, должны меня научить танцевать.

Можно? Хотите сейчас?

(Оживилась, лицо ясное.) Что с тобой, Алеша? Ты так весел!

Я сейчас попрошу у хозяйки граммофон. (Выбегает.)

Оля, дело вышло. Я получаю даже больше, чем ожидал. Через десять дней я поеду обратно.

Но ты будешь осторожен, да?

При чем тут осторожность? Я говорю о монете.

Я этот раз особенно боюсь. Но я рада за тебя. Я, правда, очень рада.

Вот и хорошо.

Вбегает обратно Марианна.

Хозяйка сегодня не в духах: говорит, что граммофон испорчен.

Ну, ничего, в другой раз.

Я сказала горничной подать кофе. Она тоже, кажется, не в духах.

Стук в дверь, голос горничной: Besuch für Frau Kuznetsoff . [4] Гости к госпоже Кузнецовой (нем.).

Фюр мих? [5] Ко мне? (нем.) (Выходит.)

Ну, целуй меня. Скорей!

Нет, уж пожалуйста, не торопите меня.

Почему «вы»? Почему всегда «вы»? Когда ты научишься говорить мне «ты»? Ты поцеловать меня не хочешь? Алек!

Отчего же, можно…

Нет, теперь я не хочу.

Да, все забываю вам сказать: вы бы вовсе не душились.

Это чудные духи. Ты ничего не понимаешь. Убиган. [6] Убиган — модные в 20-е годы прошлого века духи от французского парфюмерного дома Hubigant.

(Напевает.) А мой милый хулиган подарил мне Убиган… Это ваш муж — на столике?

Нет. Бывший поклонник. Ты ревнуешь?

Хотите, Марианна Сергеевна, знать правду?

Да, конечно.

Так вот: я не ревную вовсе. (Снова смотрит на карточку.) Знакомое лицо.

Его расстреляли в прошлом году. В Москве. (Пауза.) И почему ты меня называешь по имени-отчеству? Это, наконец, невыносимо! Алек, проснись!

Невыносимо? Более выносимо, чем «Алек».

(Садится к нему на ручку кресла и меняет тон.) Ты ужасно странный человек. У меня еще никогда не было такого странного романа. Я даже не понимаю, как это случилось. Наше знакомство в подвале. Потом этот пьяный безумный вечер с бароном и Люлей… Всего четыре дня — а как это кажется давно, не правда ли? Я не понимаю, почему я тебя люблю… Ведь ты замухрышка. Но я тебя люблю. У тебя масса шарма. Я люблю тебя целовать вот сюда… и сюда…

Вы мне обещали кофе.

Сейчас будет, мой милый, сейчас будет. Как ты думаешь, если б твоя жена… Ах, скажи, ты не большевик?

Большевик, матушка, большевик.

Оставь, ты все шутишь со мной. Это странно. Ты совершенно не ценишь, что такая утонченная женщина, как я, увлеклась именно тобой. Ты не думай, это не любовь, это только увлечение. Когда мне надоедает любовник, я бросаю его, как увядший цветок. Но сегодня ты мой, ты можешь меня любить сегодня. Отчего ты молчишь?

Забыл реплику.

Несносный какой! Ты… ты… Я просто не знаю, кто ты. Ты ничего не хочешь рассказать про себя. Погоди, постой же… Милый мой… Слушай, Алек, почему ты не хочешь, чтобы я переехала к тебе в отель? Ведь мы и так встречаемся только там. Алек?

Давайте-ка, Марианна Сергеевна, условимся раз навсегда: никаких вопросов.

Ну не буду, не буду. Только я не понимаю — почему?

Голоса за дверью. Затем Ольга Павловна вводит Евгению Васильевну Ошивенскую, сзади следует сам Ошивенский. Евгения Васильевна старая дама, полная, вся в черном, глаза немного навыкате.

Тут хотят к вам перекочевать, Марианна Сергеевна.

Мы только взглянуть на вас. Ручку пожалуйте.

Очень вам к личику это платьице, Марианночка.

Вот это — муж Ольги Павловны…

(Сухо.) Честь имею.

Да что я… Вы ведь, кажется, уже знакомы. Садитесь, дорогая Евгения Васильевна. Вот сюда. Ольга Павловна, вы не хотите похозяйничать за меня? Я так плохо хозяйничаю. Садитесь, пожалуйста, господа.

Тем временем вошла горничная с подносом. На подносе кофейник и чашки. Ставит («bitte…» [7] «Пожалуйста…» (нем.). ) и уходит.

(Марианне.) Как вы поживаете, душенька? Все фотографией занимаетесь?

Ах, Женя, как ты всегда путаешь! Это называется: съемки. Кинематографические съемки.

Коммунистов, говорят, изображаете?

Возьмите же пирога! Ольга Павловна, разрежьте. Да, это очень интересный фильм. Конечно, о нем трудно еще судить, так как он снимается (пожалуйста…) по кусочкам.

Спасибо, кусочек, так и быть, возьму. (Он поглядывает на Кузнецова, который с чашкой отошел к кушетке в левом углу.) И зачем этих мерзавцев изображать!

Виктор Иванович, как поживает ваш кабачок?

А вы, Ольга Павловна, зачем разговор меняете? Я повторяю: этих господ нужно душить, а не выводить на сцену.

Я бы Троцкого своими руками задушила.

Конечно, искусство выше политики, но они все осквернили — красоту, поэзию жизни…