Юрий Божич - Тень от носа (трагифарс)

Бертильон. У вас какое-то нездоровое желание кого-нибудь повесить. И круги под глазами. Вы что, недоспали?

Франсуа. Нет, мсье, что вы. Бессонницей я страдаю только в пляжный сезон. В остальное же время года дремлю, как сурок, рядом с мадам Бертье.

Бертильон. Кто это — мадам Бертье?

Франсуа. С вашего позволения, мсье, моя жена.

Бертильон. Ах да! Простите. Конечно. Совсем вылетело из головы… Первая?

Франсуа. (напуская чопорность). Мсье!

Бертильон. (тоже приосаниваясь). Разумеется, я догадался. Такой гордый вид может быть только у обладателя первой жены. Вам повезло. Это как с прикупом. Вам повезло, мне — нет. Если бы я знал, Франсуа, которая из моих жен первая, я бы именно на ней сразу и женился. Что вы думаете, я не понимаю, что похоронить одну — куда менее обременительно, чем четверых. Это такие хлопоты…

Франсуа. По счастью, мсье, они мне неведомы.

Бертильон (настороженно). И что, никакой надежды? (Спохватываясь.) То есть я хотел осведомиться о здоровье мадам Бертье. Не хворает ли?

Франсуа. Благодарю вас, мсье. Здорова как бык. Кровь с молоком. Глаза сияют.

Бертильон. О! Терпимость, мой друг, и еще раз терпимость. Боже вас упаси зацикливаться на чужих недостатках. В конце концов, далеко не каждой женщине по средствам быть худой, бледной и неназойливой. Большинство доживают до глубокой старости… Кстати, они ни на чем не настаивали? Я имею в виду — родственники усопшей.

Франсуа. Нет, мсье.

Бертильон. Форменное безобразие! Стоит объявить об ее поминках, как жена начинает судорожно обзаводиться родственниками, будто предметами личной гигиены. Причем всякая жена, Франсуа. Порядковый номер, оказывается, значения не имеет. Любая! Какое унизительное однообразие для человека, женатого в четвертый раз… Вы уверены, что они не проснутся?

Франсуа. (с легким удивлением). Что, вообще?

Бертильон. Нет. Нет! Ну, хотя бы до ужина.

Франсуа. Абсолютно, мсье. До ужина — исключено. Мадам Бертье однажды по рассеянности выпила это снадобье, и двое суток мы жили как в святом писании: нераздельно и неслиянно.

Бертильон. Вот видите, недодавили вопрос. Но все равно, Франсуа, сходите, пожалуй, посмотрите, все ли у них в порядке. Заодно узнайте — что там со слесарем, как его успехи. Мне кажется, он им не понравился.

Франсуа. Кто, мсье, кому?

Бертильон. Слесарь — этим… как их… скорбящим. Особенно когда заявил, что индейка, судя по влажному блеску выступившего тука, должно быть, прямиком из Флоренции, с полотен старых мастеров.

Франсуа. Если бы он этим и закончил. А то ведь он, мсье, еще добавил, что она выглядит несколько цинично, но это, дескать, — от личного знакомства с Макиавелли.

Бертильон. То-то и оно.

Пауза.

Терпеть не могу доверяться посторонним — словно сдаешь клошару носки в аренду, — да куда ж денешься… Идите, мне еще нужно поработать.

Франсуа уходит.

Бертильон. (оставшись один, садится за стол, вполоборота, откладывает в сторону ту книгу, что держал, возлагает руку на стопку других). В траурной импровизации главное, полагаю, — не пересолить с цитатами. (Снимает верхний том, перелистывает. Берет бумагу и начинает что-то писать, подглядывая в книгу. Затем достает следующую и делает какую-то выписку из нее. Потом отрывается от своего занятия, чтобы дать выход эмоциям.) Ах, какая фраза! Песня! Под такую хоть сам в гроб ложись! Просто… (Лезет во внутренний карман пиджака, извлекает оттуда сложенную в четверо бумажку.) Ну могут же! Такая, понимаешь, фраза…

(Вчитывается, хмурится.) Хотя и часто встречающаяся. Оказывается, я уже израсходовал ее на Марту. Необузданная расточительность! Но тогда, правда, и умерла Марта. Потому что о Катрин я тогда еще — ни слухом, ни духом, — а когда взорвалась Тереза, я так и написал. (Достает очередную бумажку.) Вот! (Читает.)

" Дорогая Тереза! Скорбь сдавила мне горло из которого теперь способно вырваться только рыдание — ну естественно! рыдание — что же еще-то! конечно… — Слезы мои леденеют в очах моих. Волосы мои стали белы, как снег. (Касается ладонью лысины, трет.) Зубы мои… (Удивленно.) Зубы мои? (Проглядывает дальше.) Так, ну тут опять все про меня. (Бормочет себе под нос, произнося вслух отдельные слова.) Уши… колени… пятка… Ну надо же! Даже про пятку есть! Признаться, запамятовал… Позвоночник… Ага, вот! Про нее, про Терезу. Стихами, между прочим: " Лежи себе спокойно, дорогая. Тебе там хорошо, я полагаю". А что! Вполне. Вполне… Похоже на начало дискуссии. Типа, предлагаю, дорогая, обсудить — а в самом ли деле тебе там хорошо?.. И что радует — анонимно, без обращения. Кому там хорошо — Катрин, Терезе или Марте — поди разберись. Может быть даже, крошке Лили. Хотя ей, кажется, я посвящал нечто иное. (Вновь обкладывает себя макулатурой из карманов, бормочет.) "… Заземлять себя естественным путем…" (Вскидывая голову.) Во даю!

" Естественным путем…" На Сен-Женевьев дю Буа!.. (Читает дальше.) " Исходя из этого русский инженер Воробьев предлагает для улучшения самочувствия чаще мочиться на землю". Эти русские, они право… Тьфу! Это же из " Целебных сил". Ну нет, понимаешь, свободной минуты разобрать архивы.

Вновь входит Франсуа

Франсуа. Прошу прощения, мсье.

Бертильон (поворачиваясь на голос). Вы как на метле, Франсуа, космические скорости! Что, уже проверили?

Франсуа. Да, мсье. То есть нет. Меня перехватили.

Бертильон. Кто это еще?

Франсуа. Мадам Дюран и мсье Мишель

Бертильон. Как! Вы же обещали мне: богатырский сон, будут дрыхнуть до ужина!.. Они что, проснулись?

Франсуа. Не то, чтобы они, мсье…

Бертильон. (взвизгивая). Только не надо мне рассказывать, что по замку бродят два лунатика! Два лунатика, Франсуа, по замку бродить не могут! Я не желаю об этом слышать. Не могут — и все! У нас здесь не Бродвей!

Франсуа. Я лишь хотел сказать, мсье, что это…

Бертильон. И даже не Елисейские поля! (Понижая голос и интенсивно расхаживая взад и вперед.) У нас одностороннее движение. И если бы они (кисть Бертильона, взятая в щепоть, снует челноком) беззастенчиво вояжировали коридорами замка — следите за моей мыслью, Франсуа, — они бы непременно столкнулись с трупом.

Франсуа. Да, мсье. Но это другие — должно быть, непосвященные.

Бертильон (отупело). Другие? То есть опять двое и оба - родственники моей жены?

Франсуа. Совершенно верно, мсье.

Бертильон. То есть еще один брат и еще одна мать?

Франсуа. По крайней мере тот, новый, мсье мне именно так все и преподнес.

Бертильон. Послушайте, Франсуа, я еще могу поверить в двух братьев, по рассеянности названных одним именем. Из чувства мужской солидарности я, пожалуй, готов снисходительно отнестись к паре-тройке отцов, заявляющих права на одного и того же ребенка. Но две матери, Франсуа. Две матери! Как, по-вашему, они должны были ее рожать, мою бедную Катрин? По очереди?