Иван Елагин - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2: Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи

И трубит в пробоины
Ветер неприкаянный.
А казарм настроено
Сколько по окраинам!

Корпуса бетонные —
Кто ж внутри содержится?
А перемещённые
Беженцы-отверженцы.

Кто с узлом-периною,
Кто с кошёлкой кожаной.
Помещенья длинные
Сплошь перегорожены.

А за одеялами,
А за полотенцами —
Семьи с годовалыми
Шумными младенцами.

В эти годы гиблые
Разные есть беженцы:
Кто читает Библию,
Кто в железку режется!

Этот — на гектографе
Издаёт известия,
Там — девчонку до крови
Бьёт мамаша-бестия.

Тут поэт из Чехии
В творческом наитии
Воспевает некие
Важные события.

Те включили резкую
Музыку приёмника,
Чтоб за занавескою
Нежничать укромненько.

А в углу подвыпили
Старых два деникинца, —
Им ещё с Галлиполи
Не впервые мыкаться.

И казарма кажется
Вечерами страшною
Согнутой под тяжестью
Вавилонской башнею.

Я хожу оборванный,
В мятой шляпе фетровой.
Недотёпа форменный,
Хоть мозги проветривай!

Лирик, у которого
Ничего не пишется.
Да, судьба мне здорово
Прописала ижицу!

К черту амфибрахии,
Дактили, анапесты!
В лагере неряхою
Выгляжу растяпистой.

А стихи давнишние
Все в ведро помойное
Выкинуты! (Лишнее
Дело, беспокойное!)

Негде стать на якоре.
Чувствую заранее,
Что погибну в лагере
Где-нибудь в Германии.

Нечисть эмведистская,
Точно псы легавые,
По Европе рыская,
Налетят облавою!

Угрожают выдачи!
Нансеновским паспортом
Запасайся — иначе
Попадешься аспидам!

Чтоб избегнуть жребия
Этого проклятого, —
Вру, что жил я в Сербии
До тридцать девятого,

В эти дни преступные
Дышит всё подделкою —
И подделкой крупною,
И подделкой мелкою…

Девушка учтивая,
Перышком поскрипывай
И печать фальшивую
Ставь на справке липовой!

Постоял у корпуса.
Самокрутку выкурил.
Холм полночный сгорбился,
Как в походе Игоря.

За холмом-то половцы.
Так и ждут, чтоб вылезти.
Слышится, как полозы
Ползают, извилисты.

Не слыхать ни голоса
Птицы, ни собачьего
Лая, — только полозы
Проползают вкрадчиво.

Только близко половцы
С копьями и с луками.
А казарма полнится
Яростными слухами.

Что сосед вполголоса
Говорит — не вынести.
По казарме полозы
Ползают, пружинисты.

Слух за слухом тужится
Сердце обволакивать,
Чтоб в поту от ужаса
Среди ночи вскакивать.

Время ураганное,
И бывает всякое…
Жизнь у нас престранная,
Жизнь у нас двоякая!

В мыслях безалаберно.
Что же с нами станется?
(А в театре лагерном
Ставят «Бесприданницу».)

Завтра, может, за ноги
Выволокут недруги.
(Курсы по механике,
Курсы по электрике.)

Завтра яму выроют,
Сгинешь смертью лютою.
(Кто-то спекулирует
В лагере валютою.)

В коридоре — дамочки
Голосок взволнованный
Перед детской ванночкой
С сельдью маринованной.

Там торговля шумная —
Вмиг селедка кончится!
(Время хоть и чумное —
Пировать нам хочется!)

То этаж казарменный
Или круг то адовый?
Небо светозарное
К нам ты не заглядывай.

За стеной казарменной,
Где пустырь заброшенный, —
Куст дрожит обшарпанный,
Куст дрожит встревоженный.

Дальше, за канавою —
Кинутая, бренная,
Сломанная, ржавая
Техника военная.

Крылья самолётные
Утонули в клевере.
Птица беззаботная
Свищет на пропеллере.

Остов от «мерседеса»
С острыми останками,
Где «мерседес» сверзился
В ров противотанковый.

Сгнившее сидение
С выдранной пружиною.
Тонкие сплетения
Свиты паутиною.

Колесо орудия
Из травы возносится.
А кругом безлюдие.
Птиц многоголосица.

В поисках сокровища
Хлам переворачивай!
Для мальчишек что ещё
Может быть заманчивей?

И нашли два мальчика
Среди хлама мятого
Что-то вроде мячика,
Но тяжеловатого.

Да беда с ребятами:
Слишком любознательны.
Что внутри запрятано?
Вскроют обязательно!

И железкой крепкою
Между створок чиркая,
Вклинивались щепкою,
Точно растопыркою.

Как ударит зарево
Среди поля голого!
Витеньке Трубарову
Размозжило голову.

Кровь на камни вытекла.
Он лежит не двинется.
А всего-то Витеньке
Было лет одиннадцать.

……………………………

На земле взъерошенной
Вечно неурядица.
Жизни рано скошенной
След легко теряется.

Но и годы-мамонты
Поступью не выбили
У меня из памяти
Этой скорбной гибели.

Сегодня новый замысел возник.
Возможно, что последняя из книг.
(Какая-то должна же быть последней!)
Когда тебе уже за шестьдесят,
То дни большими звёздами висят
И падают за крышею соседней.

Немедленно стихами стать должно
И то, что я сейчас гляжу в окно
Автобуса, и эта автострада,
И вереница мчащихся машин,
И клёны, и летящие с вершин
Десантные отряды листопада.

В Нью-Йорке я провёл четыре дня.
Там было выступленье у меня.
Читал стихи на вечере Литфонда.
Нью-йоркская знакомая толпа.
Со всех помоек мира шантрапа
По улицам ползла, как анаконда.

Я, несмотря на всё, люблю Нью-Йорк!
Меня всегда приводит он в восторг —
И день и ночь меняющийся город.
И всё с тобой случиться может тут,
Тебя вознаградят и вознесут,
И за нос проведут и объегорят!

А в Гринвич Вилидж перемен полно!
Но эти банки, лавки и кино
Ответного не вызовут рефлекса
В душе. Но, как и тридцать лет назад,
Я ресторан О.Генри видеть рад,
Он неизменен — чинный храм бифштекса.

Тут переулок загибался вбок,
А на углу был винный погребок.
Над баром — свет рассеянно-нерезкий.
Соседка возбуждала интерес
Во мне, и узких глаз её разрез
Напоминал египетские фрески.

Я с ней заговорил, не помню как,
Я был тогда беспечный холостяк,
И всё произошло довольно странно:
Я очень скоро перебрался к ней,
А после — страшно вспомнить, сколько дней
Я вырывался, словно из капкана.