Дмитрий Глуховский - Infinita Tristessa

Мелодия такова, что под неё можно танцевать, например, танго.

Потом рядом вспыхивает ещё один сноп света. Во втором освещённом круге – влюблённые. На этот раз они не у костра, а немного дальше. Всё пространство, где сидят остальные, остаётся скрытым в темноте.

Тристан протягивает руку Изольде и говорит (в тот момент, когда из-за музыкального проигрыша Певица ненадолго умолкает):

– Это для нас… Теперь вся музыка в этом мире играет только для нас. Больше ничего в нём не остаётся достойного такой красоты, такой гармонии – только любовь. Такого достойны только те, кто сумел спасти свою любовь, пронести её сохранной через ад. Только мы.

Изольда берёт его за руку. Снова вступает певица – и двое танцуют под звуки оркестра и пение.

Когда Певица заканчивает петь, вокруг раздаются аплодисменты, крики «Браво!», и в пятно света летят красные розы. Она наклоняется, подбирает некоторые из них и потом, счастливо улыбаясь, машет рукой.

Потом свет опять становится прежним… Певица с растерянным видом продолжает стоять посреди сцены и невидящими глазами смотреть в даль. Аплодисменты зала обрываются. Однако кто-то продолжает хлопать. Это Мальчик-идиот. Он восторженно гугукает.

Цветы остаются лежать на сцене. Алёнка слезает с колен Машиниста, подбирает один из них и кладёт себе за ухо. Певица садится на место. Некоторое время все молчат. Свет над костром остаётся приглушённым. Над влюблёнными – намного ярче. Они с сожалением выпускают друг друга из объятий.

Тристан говорит:

– Ты знаешь, когда мы с тобой только познакомились, ещё до того, как мир разрушился, и все спустились под землю… Я тогда спрашивал себя – что я готов ради тебя сделать? Смотрел на тебя и думал – всё.

Изольда:

– А если бы меня не было… Не стало… Ты смог бы тогда жить – один?

Тристан:

– Тогда я говорил себе, что нет. Без тебя это просто стало бы бессмысленным. Ты – это единственное, что наполняет моё завтра. И сегодня.

Изольда:

– Или вчера?

Тристан:

– Я запутался…

Изольда:

– Какая разница… Главное, что мы вместе. Вот, смотри – ты можешь дотронуться до меня. А я – до тебя. Неужели что-то ещё имеет значение?

Тристан, подумав:

– Больше – ничего.

Свет над ними гаснет.

Старик выходит со скрипкой в руках вперёд и оказывается ближе всех к зрителям.

Смотрит вперёд, словно обращаясь к ним, и говорит:

– Я слышал эту историю много раз. Сам он её рассказывать не любит, но другие всё время повторяют. Когда сидишь ночью у костра, и край света проходит точно по краю освещённого пространства – так что кажется, что всё, что осталось от мира – это вот этот пятачок вокруг тебя…

Обводит рукой круг света, в котором стоит, и договаривает:

– …такие истории кажутся не только правдивыми, но и единственно возможными.

Прикладывает скрипку к плечу и начинает играть. Потом прерывается и говорит:

– Когда это случилось… Я имею ввиду, когда мир стал рушиться, а наш город – превращаться в пепел, они были в метро. Но на станции, которая находилась на поверхности. Но эту станцию всего один перегон отделял от въезда в туннели. Всего километр с небольшим – до спасения. Поезд такое расстояние проходит за минуту.

Проходит влево – туда, где стоит стол с проектором. Включает настольную лампу, покопавшись, ставит нужный слайд или катушку с кинолентой – и на стене появляется старое изображение атомного взрыва (хроники испытаний 50-х годов, например) – растёт атомный гриб.

В этот момент справа от костра зажигается ещё один луч. Он падает на Тристана и Изольду. Они стоят неподвижно, держась за руки.

Потом раздаётся голос из репродуктора, тот же самый, что и в прологе: «Внимание, внимание! Срочная всеобщая эвакуация! Атомная тревога! Всем гражданам, находящимся поблизости от станций метрополитена, предписывается немедленно спуститься в вестибюли станций!»

Станцию озаряет яркая вспышка, на которую оглядываются и все сидящие у костра, и Тристан с Изольдой.

Снова вступает старик:

– Поезд проезжал это расстояние за минуту. Но последний поезд в ту сторону – к спасению, к жизни – ушёл за минуту до этого. А они остались ждать следующего.

Вздыхает, выключает свет. Проектор продолжает крутить плёнку с атомным грибом в наступившей тишине.

Потом Изольда спрашиает Тристана:

– Как ты думаешь, он когда-нибудь приедет?

Тристан:

– Конечно… Они же не могут вдруг перестать ходить… И оставить нас здесь…

Изольда:

– А если…

Тристан:

– Какая разница? Помнишь, что ты мне говорила? Конца света нет. Одиночество и пустота горзадо страшнее… А мы же вместе.

Целует её. Начинается дождь, который постепенно становится светящимся. На стене продолжает крутиться изображение атомного гриба. Начинает играть «What a wonderful world» в исполнении Армстронга.

Старик выходит к костру. Певица спрашивает его:

– Но что же дальше? Как им удалось выбраться оттуда?

Старик:

– Они шли пешком, по рельсам. Потом он нёс её на руках. Потом полз… Потом наступила темнота и забвение. Он и сам не знает, как…

Свет над Тристаном и Изольдой гаснет.

Становится ярче свет над костром. Там сидят Машинист, Алёнка, Старик, Мальчик-идиот, и Певица. Певица подбирает с пола розу и нюхает её.

Старик говорит, обращаясь к Машинисту, который мечтательно смотрит в огонь:

– Вы знаете… У меня машины не было. И я на метро каждый день раньше ездил – на работу, да и вообще… И иногда задумывался: отчего люди, которые работают там – машинисты, дежурные… Сознательно лишают себя всего – солнца, неба, воздуха… Что они получают… Что чувствуют взамен?

Машинист долго смотрит на него, потом удивлённо отвечает:

– Неужели вы действительно не понимаете? Сейчас, конечно, мир так переменился… Уже и странным кажется, глупым… Теперь уже даже и не верится, что раньше туннели были – не тропинками из одного кошмарного сна в другой, как сейчас, а просто соединительными переходами между станциями. И что по ним мчались составы…

Невидящими глазами смотрит на стоящий на пути состав, в котором сидят зрители. Потом, продолжая говорить, приближается к нему, и ласково проводит рукой по борту.

– Настоящие, с ярко горящими окнами… И внутри – люди, живые, весёлые… И света от фар поезда хватало на десятки метров вперёд. А ты стоишь в кабине, и смотришь в этот мрак – и каждый раз наполняет тебя такое чувство, словно ты – юнга на мачте каравеллы и вглядываешься в неизведанные просторы… Словно ты – здесь первый… Завоеватель. Покоритель.

Потом прижимается щекой к стенке вагона и говорит:

– Боже… Как дорого я бы отдал сейчас просто за возможность войти в кабину настоящего состава и проехать с настоящими пассажирами… хоть две станции. Хоть одну.