Вацлав Гавел - Протест

Пауза. Оба пьют коньяк. Ванека слегка передергивает.

Ну, а что еще хорошего? Что слышно о Павле? Вы с ним видитесь?

Ванек. Да.

Станек. Он пишет?

Ванек. Он сейчас тоже дописывает одноактную пьесу... Ее должны ставить вместе с моей...

Станек. Надеюсь, вы с ним не выступаете как соавторы?

Ванек. В какой-то степени.

Станек. Откровенно говоря, Фердинанд, я этот ваш альянс все-таки не понимаю... Не насилуете ли вы себя? Этот Павел... Я не знаю... но вы только вспомните, как он начинал... Ведь мы принадлежим к одному поколению... И наше развитие шло, так сказать, по одной и той же траектории... Но признаюсь вам: то, что выделывал он, даже и для меня было слишком! В конце концов это, конечно, ваше дело, и вы сами, наверное, лучше других знаете, как вам себя вести.

Ванек. Да.

Оба пьют. Ванека слегка передергивает.

Станек. Ваша жена любит гладиолусы?

Ванек. Не знаю. Наверно.

Станек. Столько оттенков, как у меня, вы мало где найдете. У меня гладиолусы тридцати двух цветов, в то время как в садоводствах их самое большее — шесть. Как вы думаете: ваша жена обрадуется, если я ей пошлю несколько хороших луковиц?

Ванек. Конечно.

Станек. Она еще успеет их посадить.

Станеквстает, подходит к окну, выглядывает наружу, некоторое время задумчиво расхаживает по кабинету, а потом вдруг резко поворачивается к Ванеку.

Фердинанд!

Ванек. Да?

Станек. Скажите, а вас не удивило, что я ни с того ни с сего вдруг позвонил вам?

Ванек. Немного удивило.

Станек. Я так и думал. Я ведь все-таки принадлежу к тем, кто еще держится на поверхности, и, понимаю, что вы хотя бы из-за этого относитесь ко мне с определенной сдержанностью...

Ванек. Я? Да нет...

Станек. Возможно, вы лично и нет, но мне известно, что некоторые ваши друзья каждого, кто сегодня хоть на какой-либо официальной должности, считают или отступником, или человеком, обманывающим самого себя.

Ванек. Я так не считаю...

Станек, Даже если б вы так и считали, я все равно бы на вас не сердился, потому как прекрасно понимаю, откуда идет этот предрассудок.

Неловкая пауза.

Фердинанд!..

Ванек. Да?

Станек. Я знаю, как дорого вам приходится платить за то, что вы делаете... Но поверьте, что человек, которого официальная система, к счастью или, наоборот, к несчастью, все еще признает и который при этом хочет остаться в ладах с собственной совестью... ему тоже не очень-то легко...

Ванек. Я верю.

Станек. В определенном смысле, может быть, даже еще труднее.

Ванек. Понимаю.

Станек. Но позвал я вас, естественно, не для того, чтобы перед вами оправдываться... И главное, я не знаю — в чем... Позвал, скорее, потому, что люблю вас... И мне было бы неприятно, если б вы разделяли те предрассудки, которые, по моим предположениям, есть у ваших друзей.

Ванек. Насколько мне известно, никто о вас плохо не говорит.

Станек. Даже Павел?

Ванек. Даже Павел.

Неловкая пауза.

Станек. Фердинанд!

Ванек. Да?

Станек. Извините...

Станекподходит к магнитофону и включает его. Звучит тихая музыка.

Фердинанд, вам говорит что-нибудь имя Явурек?

Ванек. Вы имеете в виду песенника? Я его хорошо знаю.

Станек. Тогда вам, наверное, известно, что с ним случилось?

Ванек. Конечно. Его арестовали за то, что он во время какого-то своего выступления рассказал анекдот о полицейском, который встретил на улице пингвина.

Станек. Это, конечно, только предлог... Он портил им кровь, потому что пел так, как он пел! О, как все это жестоко, бессмысленно, подло...

Ванек. И трусливо...

Станек. И трусливо... Я пытался для него кое-что сделать... через своих знакомых в городском комитете и в прокуратуре. Знаете, как это обычно бывает... Все всё обещают и тут же о своих обещаниях «забывают», потому что не хотят ничем рисковать! Как это гнусно, каждый дрожит за свою шкуру!

Ванек. Но все равно это замечательно, что вы пытались что-то для него сделать...

Станек. Милый Фердинанд, я ведь действительно не тот, за кого меня, очевидно, в этих ваших кругах принимают.

Неловкая пауза.

Так вот, об этом Явуреке...

Ванек. Да, я слушаю...

Станек. После того как мне ничего не удалось для него сделать путем личных связей, я решил: необходимо предпринять что-то еще... Вы понимаете, что я имею в виду... Написать какой-нибудь протест или петицию... Об этом я, собственно, и хотел с вами поговорить. В таких делах у вас, естественно, гораздо больше опыта, чем у меня. Если бы такую бумагу подписало несколько именитых людей, таких, например, как вы,— то наверняка это имело бы отклик где-нибудь за рубежом. Письмо бы опубликовали, возникло бы определенное общественное мнение, а это оказало бы и политическое воздействие... Конечно, и это не особо действенная мера, но я, честное слово, не знаю, как иначе помочь этому парню... Об Анче... я уже и не говорю...

Ванек. Об Анче?

Станек. Это моя дочь.

Ванек. Ваша?

Станек. Да.

Ванек. Она...

Станек. Я думал, вы знаете...

Ванек. Что?

Станек. Она ждет ребенка от Явурека.

Ванек. Ага, так поэтому...

Станек. Погодите-погодите... Если вы думаете, что это дело интересует меня только по семейным соображениям...

Ванек. Я знаю, что нет...

Станек. Но вы сказали...

Ванек. Я хотел только сказать, что теперь мне понятно, почему вы знаете об этом деле. Странно было бы предполагать, что вы держите в поле зрения всех молодых песенников... Простите, если это прозвучало как-нибудь неловко...

Станек. Уверяю вас, я предпринял бы определенные шаги, если бы от Явурека ждала ребенка и не моя дочь.

Ванек. Я знаю.

Неловкая пауза.

Станек. А что вы скажете насчет моей идеи написать какой-нибудь протест?

Ванекначинает что-то искать в своем портфеле. Наконец находит какую-то бумагу и подает ее Станеку.

Ванек. Вы, очевидно, думали о чем-нибудь вроде этого?

Станекберет из рук Ванека бумагу, стремительно подходит к письменному столу, находит очки, надевает их и начинает внимательно читать. Длительная пауза. Читая, Станекпроявляет явные признаки удивления. Дочитав наконец текст, он снимает очки, откладывает их в сторону и начинает взволнованно расхаживать по комнате.