Всеволод Вишневский - Незабываемый 1919-й

В трубке шум, голос.

Да… Здорóво… Что ж ты, друг ситный, — из коечки взяли? Живьем? Неожиданность? Какая такая неожиданность? У хорошего комиссара не может быть неожиданностей, всё должно быть предусмотрено. Видеть сквозь землю на два метра должен. Что тебе делать? Сиди и жди. Пришлю другого. Да, сейчас катер высылаю. А тебя куда? А вот куда надо будет, туда и пойдешь… Да смотри, чтобы с тобой опять неожиданность не приключилась… Выручать больше не буду. Иди, иди, чай пей… (Соединяется с другими фортами.) Служба, «Первомайский»… Комиссар? Я… Отставить дело, о котором говорили. И никому ничего… Да нет: порядок… А вообще посматривай… Пока. (Делает вызов.) Служба, дайте «Риф». Бобрышев? Отставить дело, о котором говорили… Отпала надобность. Продолжай службу. И тебе того же… (Вешает трубку.)

Входит секретарь.

Секретарь. Начальник штаба базы и начарт прибыли, товарищ член Военного Совета.

Воронов. А, зови, зови…

Входят настороженные Рыбалтовский и Буткевич.

Здравствуйте, товарищ начальник штаба, товарищ начарт… Садитесь… Срочное дело, побеспокоил так рано… Ночью произошло восстание на «Обручеве».

Буткевич. Не может быть!

Воронов. Нет, вот — может!

Рыбалтовский. Что же предприняли восставшие?..

Воронов. А мы и предпринять ничего не дали. Предъявили ультиматум от имени Военного Совета Балтийского флота, и они сдались.

Буткевич. Не может быть! То есть так и должно быть.

Воронов. Да, вот о чем хотел поговорить, поскольку «Обручев» уже успокоен. Не слишком ли часты эта мятежи на фортах, товарищ начальник артиллерии? Ваше ведомство…

Буткевич. Задумываюсь… И прихожу к выводу, что недостаточен партийный контроль. Прошу извинить, я лишь беспартийный специалист, техник, но глубоко принимаю всё происходящее к сердцу. Да, недостаточен контроль… ваших, партийных сил… Сказывается, очевидно, и недостаток воспитательной работы. Понимаю — кадры партийцев слабы, нет еще достаточного опыта, навыков… Не всегда умеют уловить настроение команд… Сами изволите припомнить рапорт комиссара: «Всё в порядке, настроение команд твердое, бодрое»… А вдруг — и происшествия… Значит, товарищи партийцы не улавливают истинного положения вещей.

Воронов. Полагаю, что уловят, а может, уже уловили…

Буткевич. Тем лучше. А вообще тут сложный комплекс… Но прежде всего советовал бы обратить внимание именно на кадры партийцев. Недостатки их работы вряд ли можно оспаривать…

Рыбалтовский. Николай Николаевич во многом прав.

Секретарь (входя). Доставлены двое перебежчиков с Красной Горки, товарищ член Военного Совета… Бежали с форта сегодня утром.

Воронов. Кто такие?

Секретарь. Один военный моряк и одна женщина. Разрешите ввести.

Воронов. Вот случай толком узнать о Красной Горке. Введите.

Секретарь вводит моряка в потрепанной форме и молодую женщину.

Воронов. Вот, послушаем… (Перебежчику.) Сообщите, кто и откуда?

Перебежчик. Военный моряк команды службы связи форта Красная Горка член партии Семен Свиридов. (Подает документы.)

Воронов (женщине). А вы?..

Женщина. Я — жена командира товарища Василия Березкина. Муж мой был на шестидюймовой батарее. Его расстреляли там… (Всхлипывает.)

Воронов. Вы успокойтесь. Товарищ Свиридов, расскажите, что произошло на форту и как вы бежали.

Перебежчик. Есть. Двенадцатого, позавчера белые подошли к форту. Мы изготовились к бою. Но ночью Неклюдов со своими пулеметчиками — плохо настроенная, порченая рота — окружил бараки и арестовал коммунистов. Днем тринадцатого Неклюдов передал радио: одно в Биоркэ англичанам — я ваш, мол; другое в Кронштадт: присоединяйтесь — или будете сметены ураганным огнем.

Воронов. Это их и ждет.

Перебежчик. Больше всех лютовал старый царский офицер с двенадцатидюймовой батареи Куприянов… Он всё в Кронштадт до этого ездил. Да — вот к начальнику артиллерии.

Буткевич. Да, да… вспоминаю… Какой двуличный подлец!

Воронов остро посмотрел на Буткевича.

Перебежчик. Сидим арестованные. Пели «Интернационал», «Смело, товарищи», «Вы жертвою пали»… На рассвете пришли офицеры. Вызвали Мартынова, председателя Кронштадтского Совета и других товарищей. Мы стали прощаться. Мартынов крикнул: «Прощайте! Оставайтесь живы! Привет товарищам. Да здравствует Коммуна!» Понял я, что и нам скоро конец. Полез к окну, протискался вниз головой, упал на мешки с песком, еще за мной лезут, я побежал, оборвался на проволоке, но убежал…

Воронов. Значит, сегодня расстреливали группами?

Перебежчик. Да. Неклюдов, кроме того, запер роту матросов, которая целиком против него. Сидят ребята…

Воронов (женщине). А вы что сообщите?

Женщина (плача). У меня муж погиб. Когда мужей наших расстреляли, нас, жен, забрали. К нам приходили офицеры и рассуждали: что выгоднее — расстрелять и нас или оставить заложницами… Ну, некоторые говорили: «Оставить заложницами» — и смеялись. Ну, сами понимаете — таким смехом… Потом вызвали Шидловскую и Елену Ланскую… Одна была на шестом месяце, другая — на четвертом. Их повели… Слышно — выстрелы. (Волнуется, накипают слезы.) Потом нам один матрос шепнул, что бегите, пока не поздно. Дверь открыл, и мы побежали… Другие где-то потерялись. Я вот дошла. (Вдруг вскинулась.) Да, вспомнила, вспомнила!.. Чуть не забыла — на форту офицеры говорят: «Если большевики придут, всё взорвем — верст на тридцать всё полетит»… Господи, что же с нами делают? (Буткевичу, плача.) Товарищ начальник, за что мучают, за что убивают?

Буткевич оторопело успокаивает женщину.

Воронов. Давить надо предателей, до корня…

Телефонный звонок.

Воронов слушает. Да… Я, товарищ Сталин. Всё выполнено. Как раз еще дела нахлынули. Так точно. Пресек в зародыше… Просил бы разрешения прибыть лично и доложить. Есть. (Присутствующим.) Вы пока свободны… Меня вызывают.

Буткевич и Рыбалтовский уходят. Пауза.

Входит Шибаев.

Чего такую рань?

Шибаев. Прочтите, товарищ член Военного Совета. Взята ночью в кабинете начальника артиллерии.

Воронов. Буткевича?

Шибаев. Так точно. Товарищ Сталин указал, что он ненадежен. Вот и возникла у меня идейка: проверить квартиру. Проверил. Обнаружил целое сборище контрреволюционеров, оружие… Ясно, что «работает» на ту сторону.