Александр Островский - Том 10. Пьесы, написанные совместно

Прости меня, великий государь!

Что значат эти речи, Колычев,
Что Анна говорила: «Не Володька
Был суженым, был женихом желанным,
А Колычев Андрюшка». Говори!

Не знаю, что царица говорила;
В ее душе я не был, государь.
Не мало вин на мне перед тобою
И перед господом грехов великих, —
За те казни; а этой нет вины.

Вели ему поместного прибавить
Из вотчин Воротынского удельных
Да шубу дай.

Челом тебе за милость
Великую, великий государь!

Твой раб служить тебе, твоим веленьям
И праведному гневу твоему
Готов всегда. Я строгий твой приказ
Не побоюсь исполнить, если б даже
Касался он жены твоей виновной.

Виновной! Да! Она виновна, знаю.
Державный Генрих, аглицкий король,
Отец сестры моей Елизаветы,
Двух королев казнил. У нас другие
Обычаи. Заговорят в народе,
Митрополит что скажет! Агличане
Почета больше к королям имеют,
Чем вы к царям своим. Не только волю,
Они намек умеют понимать
И королевский взгляд — и так ведется
Во всех иных великих государствах.
Шута ко мне!

Я, дедушка Иван,
Давно тебя ищу по всем покоям.

Пляши и пой, вертись передо мною
И тешь меня сегодня!

Наше дело!

Кабы бабе молока, молока,
Была б баба молода, молода!
Кабы бабе киселя, киселя,
Была б баба весела, весела!

По всей Москве собрать пропойных пьяниц.
Приятелей, потешников моих!
С женой теперь я, с плаксой, развязался:
Былое надо вспомнить, надо встретить
Повеселее холостую жизнь!

Кабы бабе сапоги, сапоги,
Пошла б баба в три ноги, в три ноги!

Зайди ко мне сегодня после звона
Вечернего. Я буду дожидаться
И выбегу тебя встречать далеко,
И поведу за ручки в свой терем,
Хороший, милый мой дружок Андрюша!

Задумала я думушку, запала
На сердце мне заветная мечта —
Царицей быть. Дурное ль это место —
Да занято, другая не пускает,
Сидит на нем. Ошиблись мы с Григорьем
Лукьянычем; гневился царь не очень,
И пожалел он пятую жену,
Плаксивую царицу Анну; не дал
Своим рукам он воли, костылем
Не уходил, не растоптал ногами,
Не захотел мне места опростать.
А мы было, признаться, так и ждали!
Стареет царь, и пылкость в нем проходит,
Отходчив стал; не так бывало прежде;
Не проходил гнев царский без убойства.
А что теперь! Потопал, покричал,
Деньков пяток посердится на Анну
И на других, кто подвернется; с месяц
Коситься будет на нее, а все же
Она останется моей помехой,
Хоть брошенной, постылой, но женою,
Царицею, а я ее рабою.
Я не слепа, я вижу, что царю
По нраву я; старик на Василису,
Как кот на мышь, глядит; но Василисе
Наложницей быть мало. Пробиралась,
Ползла ползком я ко двору царицы,
За сиротство и бедность натерпелась
Позору я и брани от боярынь,
От толстых дур, унизанных серьгами
И кольцами. Как козы в сарафанах —
Кичатся тем, что аксамит тяжелый
Коробится лубком на их плечах!
Умней меня они иль краше, что ли?
Одна краса у них, что растолстеют
Копна-копной — от вечного лежанья
Да от питья хмельного втихомолку,
Под страхом мужней плети. Злые бабы!
Им есть, да спать, да хохотать весь день
Речам бесстыдным сказочниц дворовых!
Лишь по мужьям и честь им, — я обиды
Сумела бы им выместить сторицей.
Я краше их и в смирном вдовьем платье.
Надень-ка я наряды дорогие —
Ну пусть тогда покажут, кто в Москве
С Мелентьевой красой сравниться может.

Хоть полюбуюсь на себя немного,
Венчальный свой наряд надену. Вот он!

Поставлю здесь я зеркальце стальное.

Ах, как давно себя я не видала
Красавицей такой! И оставаться
Рабою мне! Так нет же! Нет! Цареву
Я видела любовь и ласку, — быть
Хочу царицей я — и буду! Маша!

Ах!

Что же ты? Чего ты испугалась?

Ни разу мне в таком богатом платье
Видать тебя не приходилось. Больно
Пригожа ты, на загляденье, право!
И властный вид такой, как у царицы.
На радости какой же нарядилась
Так цветно ты?

Покуда нет, а будет
И радость у меня. Увидишь скоро
И не в таком наряде! Побогаче
И епанчу, и летник я надену,
И жемчугом осыплюсь с головы
До самых пят.

Пошли господь на долю
Сиротскую твою!

Скажи мне, Маша,
Такая ли походка у царицы?
Умеет ли она, как лебедь, плавно,
Неслышными шагами выступать,
Не колыхаясь?

Нет! С развальцем ходит,
Качается по сторонам она
Легонечко. Ты лучше ходишь.

То-то!
Так прямо стать, так гордо поклониться
На земные боярские поклоны,
Так нехотя им кланяться, чтоб знали,
Чтоб чуяли они, лежа во прахе,
Ничком, у ног твоих, что этой чести
Они не стоят?

Я не понимаю,
Мне в толк не взять, к чему такие речи!

Умеет ли царица Анна бровью,
Без слов, сказать тебе и гнев, и ласку?

Да где же! Нет! Она у нас такая
Смиренница. Пошли ей бог здоровья
И всякого добра…

А я умею!

На то и взять тебя!