Пьер Бомарше - Бомарше — Лекуантру, своему обвинителю.

Ведя розыск, он получил неопровержимые сведения, что в Амстердаме существует фабрика фальшивых ассигнаций . Он мог пресечь это дело и мог рассчитывать на захват оборудования и людей, а возможно даже, если бы удалось застать их врасплох, и на находку в этом гнезде иных, весьма важных документов; однако, — осмелюсь ли сказать? — к нашему стыду, в то время как прочие послы в Гааге купаются в роскоши, я сам видел, что господину Мольду нечем было покрыть расходы на эти аресты; и фальшивомонетчики ускользнули бы, не дай я ему в долг от вашего имени шесть тысяч флоринов!

Эпизод с депешами, привезенными моим другом, бросил бы благоприятный свет на дело с ружьями, он воздал бы честь нашему гражданскому рвению, показал бы, какими чувствами были движимы все причастные к делу; но он затянул бы мой рассказ; я предпочитаю отказаться от преимущества, которое мог бы из него извлечь. Оставляю его до другого случая [26] Эта записка была уже в печати, когда мне стало известно об обвинении, только что выдвинутом против меня в Якобинском клубе, будто я в Лондоне вместе с г-ном Калонном [27] (который, кстати, находится в Мадриде) выпускал фальшивые ассигнации. Вы видите, граждане, как молниеносно одна клевета порождает другую! Не забывайте, что я дал взаймы деньги на арест голландских фальшивомонетчиков; попросите Лекуантра сообщить, какую услугу я вам оказал, потом судите о достойном человеке, который меня изобличает. [27] Калонн Шарль-Александр де (1734–1802) — видный государственный деятель. С 1783 года — генеральный контролер финансов Франции. При нем французский дефицит достиг суммы в сто двенадцать миллионов. В 1787 году был лишен должности и сослан в Лотарингию, откуда эмигрировал в Англию. В эпоху революции — один из самых активных роялистов. Вернулся во Францию в 1802 году. .

Я рассказал г-ну де Лаогу о всех страхах, которых натерпелся, так и не продвинувшись ни на шаг в вопросе о вывозе наших ружей.

— Ах, — сказал мне он, — как ни прискорбно, но я вынужден повторить вам, что повсюду одно и то же, — вам необходимо как-нибудь избавиться от этого ужасающего дела. Недоброжелательство в Голландии, как и здесь, таково, что вы потратите все ваше состояние, но разрешения на вывоз из Тервера так и не добьетесь. Франция вам вредит, а Голландия радеет Австрии! Как же вам, в одиночку, выпутаться из этих сетей? Я привез вам пространную жалобу, написанную мною от вашего имени в ответ на ноту императорского посланника и поданную через господина де Мольда секретарю Голландских штатов, а также смехотворный ответ, полученный нами от этих Штатов; когда министры это прочтут, они поймут, каковы подлинные препятствия, задерживающие погрузку.

— Мой друг, они ничего не читают, ни на что не отвечают и не занимаются ничем, кроме внутрипартийных интриг, не имеющих никакого отношения к общественному благу. Здесь такой беспорядок, что душа содрогается! И таким путем они думают прийти к конституции? Клянусь, они не хотят ее! Но каков же был ответ Голландских штатов на жалобу?

— Невразумителен, пуст, лжив! Они ничем не брезгуют, лишь бы выиграть время в борьбе с вами . Я привез этот ответ. Ежели бы вы согласились уступить оружие на месте по самой высокой цене, вы покончили бы с затруднениями. Вы вернули бы свои деньги с гигантской прибылью; а самое главное, оружие забрали бы оптом, как вы его купили, без всякой сортировки и мороки. Господин де Мольд полностью в курсе предложений, сделанных нам; ибо ничто в этой стране не ускользает от его бдительного ока.

— Мне известно, — сказал я, — все, что писал об этом он, а также то немногое, что ему ответили . Я нашел здесь средство получать точные сведения; это обходится недешево; но коль скоро это необходимо для пользы дела, оно должно выдержать и этот расход. Для меня это уже не торговое предприятие, тут задеты моя честь и патриотизм, скажу больше — характер. Они поклялись, что ружья не будут доставлены, а я поклялся, что их не получит ни одна держава, кроме французского народа. Я руководствуюсь прежде всего нашей нуждой в них. Теперь у нас новые министры, поглядим, как они будут действовать; но какой бы они ни учинили вред прибытию ружей, бьюсь об заклад, им не удастся перещеголять тех, кто уступил им кресла.

Я попросил встречи; г-н Шамбонас ответил, что мы будем приняты им и г-ном Лажаром в министерстве в тот же вечер. Я отправился туда с решимостью выказать обоим новым министрам твердость, уже навлекшую на меня немилость г-на Клавьера .

Я захватил портфель с перепиской и весьма обстоятельно ознакомил с ней министров; они дали нам аудиенцию, не ограничивая ее временем, чего не делал ни разу ни один их предшественник.

— В конце концов, сударь, — сказали мне они, — подведите итог: чего вы хотите? Чего просите?

— Я уже не прошу, господа, — сказал им я, — чтобы мне помогли доставить эти ружья; я слишком хорошо понял, что этого не хотят. Я прошу одного, пусть мне скажут, что ружья не нужны; что дело слишком щекотливое, дорогостоящее или затруднительное, пусть скажут что угодно, но пусть скажут это в письменной форме, чтобы у меня был оправдательный документ. Я не переставал просить его у ваших предшественников: не потому, разумеется, что меня не огорчит, если Франция лишится этого оружия, но потому, что мне слишком хорошо известна суть дела; есть люди, которые хотят, чтобы я, сытый по горло всякого рода неприятностями, с досады продал ружья в Голландии и чтобы можно было потом кричать в Париже, что мой патриотизм — химера, а помехи, в результате которых это оружие оказалось у наших врагов, дело моих собственных рук. Когда вы, господа, вернете мне мое слово и мои ружья, я отправлюсь в Национальное собрание , подниму над головой документ, который вы мне дадите, и призову Собрание в свидетели того, что я сделал все, дабы добиться вашей помощи; и если Национальное собрание скажет, как и все прочие, что нация в этом оружии не нуждается или его не хочет, я распоряжусь им по собственному разумению.

— Мы отлично знаем, что́ вы с ним сделаете, — сказал, смеясь, один из министров. — Вы продадите его за прекрасную звонкую монету наличными. Господин де Мольд пишет нам, что вы получили весьма соблазнительные предложения.

— Если он пишет обо всем, господа, он должен вам также сказать, с каким презрением я отверг эти предложения!

— Он сообщает и об этом, — сказал мне г-н Шамбонас, — в выражениях, не оставляющих сомнения.

— Да, сударь, мне делают такие предложения вот уже свыше двух месяцев. Я отнюдь не пытался поставить это себе в заслугу; но поскольку господин де Мольд пишет о них, не скрою, эти предложения таковы, что любой иной на моем месте уже десять раз принял бы их; я вернул бы мои деньги сторицею, но я прежде всего француз. Однако даже я не могу оставаться бесконечно в том бедственном положении, в котором меня держат и которое губит мой покой, состояние и здоровье, тогда как достаточно одного моего слова, чтобы все наладить!