Энн Ветемаа - О головах

МАРИЯ (весело). А так — горячо, со страстью. (Становится серьезнее.) Я уже переспала с несколькими, Абрахам.

РОБЕРТ.Не причиняй отцу боль!

АБРАХАМ.Может быть, тебе?

МАРИЯ.Но этого человека я, по-видимому, люблю. Меня больше не интересуют другие, а это значит, что нам придется справить свадьбу.

АБРАХАМ.Боже мой, взял пятнадцатилетней! А я-то думал, что девушки считают свою честь самым прекрасным украшением!

МАРИЯ.Ты ждешь этого от дочери биолога? Шкафы заставлены банками, а в банках разные… мужские части тела… Я их изучила еще в третьем классе. И к тому же не забывай, Абрахам, — акселерация!

АБРАХАМ.Не слишком ли рано ты покидаешь дом?

МАРИЯ (мягко). Папа, дорогой, самое время уходить. Я больше не вынесу этого абсурда. Я сойду с ума.

АБРАХАМ.Какого абсурда?

МАРИЯ.Это длинный разговор. Стоит ли его начинать. Ты все равно не поймешь.

АБРАХАМ.Что-то я действительно больше ничего не понимаю.

МАРИЯ.В нашем доме все шиворот-навыворот. Все поставлено с ног на голову. Здесь идет такая борьба за жизнь , что всю ночь орут недорезаные животные и к утру вагонетки наполнены тушами.

АБРАХАМ (серьезно). Все это очень грустно, но я ничем не могу помочь.

МАРИЯ.Вижу, что не можешь… У моего папы с мамой счастливое добродетельное супружество, а по существу мама бесплатная уборщица и ночной сторож в лаборатории.

АБРАХАМ.Я никогда ни к чему ее не принуждал.

МАРИЯ.Вот это и страшно… Говорят, наука — слуга человечества, а в нашей семье — наоборот. Мы — рабы науки.

АБРАХАМ (про себя). По-моему, мы с мамой вполне счастливы…

МАРИЯ.Эта ваша наука — хуже наркомании. Она губит все доброе, человечное. Вот мы с тобой, Абрахам, должны друг друга понимать и любить. А ты даже не знаешь, сколько мне лет. А я не знаю, сколько тебе. И любая инфузория тебе дороже, чем родная дочь.

АБРАХАМ.Какая инфузория?

МАРИЯ.Да хотя бы… Isosporiabelli — эта капелька соплей — и больше ничего.

АБРАХАМ. Isosporia belli?(Припоминает.) А, этот возбудитель кокцидиоза? (Обращаясь больше к Роберту.) Им болеют кролики.

МАРИЯ(с иронией). И гуси. Ты сам это как-то сказал.

АБРАХАМ.Верно, и гуси. (Роберту.) Представь, у моей дочери была тоже эта болезнь. (Гордо.) Первый случай в Европе.

МАРИЯ.Глядите, как он сразу оживился! (Роберту.) Мне тогда было двенадцать лет — глупый и нежный возраст, когда папы очень много значат для дочерей. У меня ужасно болел живот, и Абрахам нашел в моем ночном горшке эту самую Isosporiabelli. Впервые в жизни я была для отца настоящим событием, вернее — мой ночной горшок. Он сидел у моей кровати и следил, чтобы я не принимала никаких лекарств — хотя бы вначале . Ребенок мучается от болей, а он, видите ли, хочет получить чистую культуру инфузории!

АБРАХАМ (стыдливо). Это был исключительный случай… Ты немного преувеличиваешь…

МАРИЯ.Ну, конечно, он не совсем позабыл про меня. Позже он взял меня с собой в лабораторию и показал под микроскопом эту мерзкую козявку. Как сияли его глаза! Любая девочка гордится, если ее отец ученый, а я плакала в подушку — уж лучше был бы трубочистом, лишь бы был отцом …

АБРАХАМ (беспомощно). Это был действительно исключительный случай.

МАРИЯ.Самый заурядный. Но я не жалуюсь, я просто напоминаю тебе, Абрахам. А как-то после войны, когда мяса днем с огнем нельзя было найти, мать где-то достала отличный кусок — грудинку. Мы собирались на славу попировать. Но вдруг мясо исчезло. Он унес его в лабораторию и растворил в соляной кислоте… Зачем только я все это вспоминаю! Но ты сам этого хотел!

АБРАХАМ.Мария, нельзя всегда думать только о себе.

МАРИЯ.И о своей семье.

АБРАХАМ.Нельзя, да и просто невозможно.

МАРИЯ.Даже если любишь?

АБРАХАМ.Даже тогда.

МАРИЯ.А я считаю, что можно и нужно. Мы не термиты, мы — люди. (Роберту.) Я знаю его доводы. Он хочет уберечь человечество от всех бед и даже от смерти. А зачем? Зачем спасать от смерти тех, кто не умеет и не хочет уметь жить ? Любой кролик или гусь знает лучше, что такое жизнь, чем те, кто ее так защищает. Все это абсурд. И этому нет конца! Ученые — как наркоманы — знай себе увеличивают дозы!

Пауза.

АБРАХАМ.Я всех вас по-своему любил.

МАРИЯ.По-своему — вполне возможно. Но это твое «по-своему» меня не устраивает. Я хочу сама любить и чтобы меня любили по-человечески . И поэтому я предала своего так называемого любимого отца с полным убеждением, с удовольствием. Я предала его во имя человеческого счастья, если пользоваться твоей же терминологией. Несколько лет назад я привела сюда Роберта, чтобы он узнал все факты, необходимые для того, чтобы тебя уничтожить. И не столько тебя, Абрахам, сколько твое мировоззрение. Вы не знаете и не хотите знать, за счет чего и во имя чего вас самих же сжирает эта тотальная машина.

АБРАХАМ (серьезно). Бедная девочка…

МАРИЯ.И даже если из этого ничего не выйдет… то по крайней мере я сделала все, что было моим долгом. Боже мой, что это — у меня слезы! Давно я не плакала. Я… пойду… (Приложив ладони к глазам, уходит.)

РОБЕРТ(в затруднении). Вам нелегко, Абрахам…

АБРАХАМ.Я не думал, что у меня такая интересная, пылкая дочь! Мне и самому стало не по себе.

РОБЕРТ.Мария так чиста, что я порой боюсь…

АБРАХАМ.Ты чего-нибудь выпьешь, Роберт?

РОБЕРТ.Нет. Я абсолютный трезвенник.

АБРАХАМ.Я тоже. Это хорошо и немного плохо.

РОБЕРТ.Почему?

АБРАХАМ.Это показывает, что мы чрезмерные фанатики. Нам с тобой предстоит тяжелый разговор. Для тебя это будет неожиданностью.

РОБЕРТ.Но процесс состоится все равно.

АБРАХАМ.Может, и так, но свадьбы не будет.

РОБЕРТ.Ты против? Я понимаю. Нелепо выдавать свою дочь за человека, который выступает против тебя… Но это разные вещи. Я знаю, что ты не мещанин. Но процесс надо провести, иначе мы скоро придем к тому, что вы полностью выйдете из-под контроля. Это приведет к ужасной анархии.

АБРАХАМ(грустно). Не будет свадьбы… (Смущенно.) А эта… свободная любовь вас никак не устраивает… Та самая, которую так отстаивает Мария?

РОБЕРТ (недовольно). Бросьте шутки, Абрахам! И вообще мы живем не в средневековье. Ваше разрешение или запрет ничего не значат. Мария — совершеннолетняя.