Оскар Милош - Мигель Маньяра

Встань, твои траурные одежды готовы. Ты должен с достойным видом пройти до могилы. И обращай внимание на грязные лужи на дороге, ведь сейчас осень. Три месяца прошло с летнего дня твоей свадьбы. Не стоит пренебрегать счетом дней и месяцев, сын Земли!

ДОН МИГЕЛЬ

Я пойду за гробом, как ребенок, которого ведут в церковь; и я сделаю все, что мне скажут. Я несчастный человек. Я не хочу быть причиной чьего- либо гнева. И я не повешусь в ивняке на берегу реки. Я не сделаю ничего, что Бог запрещает. Бог создал меня, и надо, чтобы я жил.

ТРЕТИЙ ДУХ

Думай о земле, сын Скорби. Все остальное тщетно. Твое сердце создано для надежды, а руки — для работы. Нужно будет жить и жить долго, и говорить с людьми: это радует меня. И когда твои руки будут разбиты, когда будет ломить твои старые кости, когда твоя голова станет белой, как больное дерево, однажды ты поднимешься раньше обычного, зажжешь на рассвете слабую лампаду и пойдешь нанести последние штрихи на твое творение.

ПЕРВЫЙ ДУХ

Но на пороге, как ветвь без коры, ты упадешь.

Тогда раскроется огромное ледяное ложе.

ВТОРОЙ ДУХ

И принесут гроб.

ТРЕТИЙ ДУХ

И откроют семейный склеп Вичентело де Лека.

ВСЕ ТРИ ДУХА

Но покуда не настанет этот прекрасный день, надо жить, о сын Земли!

Духи удаляются. Долгое молчание.

Слышен бой часов.

ДОН МИГЕЛЬ

Скорбь, Скорбь, зачем ты дала мне жизнь? Почему ты не раздавила мою голову между двух камней на берегу, между двух невинных камней, более милосердных, чем сосцы твоей любви?

Ты говоришь мне, Скорбь, что ты моя мать. Но если ты действительно мать мне, ты должна знать, какой ад стенает здесь, в этом старом сердце. Ты для этого укачивала меня зимними ночами в свете пылающего камина, где плакало сирота время? Скажи, ради этого ты убаюкивала меня со слезами и мечтами в твоих грустных глазах, твоих дорогих глазах цвета скитаний и ветра? Ты уложила меня в колыбель: почему ты не бросила меня в гроб! Ты покрывала поцелуями мое тело от ножек до моей бедной головы: почему ты не была как лесные звери, удушающие свое потомство, о моя мать!

Будь проклята ваша нежность, о родившая меня в боли! Будь проклято ваше чрево, проклята ваша грудь, о вы, давшая мне это жалкое тело, это одинокое сердце!

И все‑таки ты не сестра голодной волчице, рожающей при свете печальной луны, подобной лицу, отмеченному чумой. Надо было оставить нежность самкам лесных зверей, на своей шкуре испытавших голод: разве ты не человеческое дитя, о Скорбь?

Мать моя, о мать моя, я все потерял, моя жизнь вдова, мое сладострастие плачет, я породил ужас, безумие и смерть. О Скорбь, о мать моя, что ты сделала со мной?

ДУХ НЕБАМаньяра! Маньяра!

ДОН МИГЕЛЬ

Кто зовет меня? Я знаю этот голос. Где и когда я его слышал? Словно эхо крика новорожденного внезапно пробудилось в сердце старика.

ДУХ НЕБА

Маньяра! Маньяра! Сын возлюбленный!

ДОН МИГЕЛЬ

Это словно солнечный блик на воде, это словно легкий ветерок в яблоневом саду.

ДУХ НЕБА

Маньяра! Маньяра! Возрадуйся!

ДОН МИГЕЛЬ

Я не понимаю тебя. Говори яснее.

ДУХ НЕБА

Отверзи слух.

Короткое молчание. Под окнами проходит процессия.

ПЕНИЕ:

Смертный пот застилает ему глаза. Он несет крест, не видя своего последнего дня. И что здесь прекрасного для взора, скажи нам, Сын Человеческий?

Вода этой страны подобна глазам слепца, камень этой страны подобен королевскому сердцу, дерево

этой страны — орудие пыток для тебя, Любовь, сын Неба.

Он преломил хлеб, налил вино.

Вот плоть, вот кровь.

Имеющий уши да слышит!

Он помолился и поднялся: возлюбленные его спали под оливой.

Симон, ты спишь?

Он вскричал, поднявшись: малые же дети его спали под оливой. Так спите же отныне, — говорит Сын Человеческий.

Они пришли с мечами и факелами: «Здравствуй, Учитель». Брат поцеловал брата своего в щеку. Правое ухо было отсечено и вот оно вновь цело: дабы человек слышал.

Петух пропел дважды: любви больше нет, все забыто.

Петух пропел в одиночестве твоего сердца, Сын Человеческий.

На голове венец, в руке трость, лицо ослепло от плевков и крови.

Привет тебе, Царь Иудейский.

Одежда поделена, воры мертвы.

«Жажду», — кричит сердце жизни.

Но губка упала вновь и бок пронзен, и все совершилось.

Теперь мы знаем, что Он Сын Бога живого и что Он с нами до скончания века. Аминь.

ДОН МИГЕЛЬ

Аминь.

Приемная монастыря Милосердия в Севилье.

ДОН МИГЕЛЬ

Отец, я пришел просить у вас убежища. И защиты.

АББАТ

От кого, сын мой?

ДОН МИГЕЛЬ

От себя самого.

АББАТ

Кто же ты?

ДОН МИГЕЛЬ

Маньяра.

АББАТ

Отступая на шаг.

Ваше место не здесь. Вы окутаны запахом костра.

ДОН МИГЕЛЬ

Любовь к Вечному поглощает меня, отец мой.

Он бросается на колени.

АББАТ

Чего вы ищите здесь, сын мой?

ДОН МИГЕЛЬ

Кары возревновавшего Бога, смирения сердца, любви к реальным вещам.

АББАТ

Вы говорите с несчастным грешником. Поднимитесь. Я знаю о ваших злодеяниях, дон Мигель де Лека. Но нужно, чтобы мрачное признание вышло из ваших уст, как выходит мерзость рвоты. Раскаяние сердца ничего не стоит, если оно не достигает языка и не наводняет горечью губы. Если вы и в самом деле друг Богу, говорите. Правда должна быть обнажена, лишена всякого покрова стыда или боли. Скажите: я сделал то, я совершил это. Говорите же.

ДОН МИГЕЛЬ

Я не работал в течении шести дней. Я не выполнил никакой работы. А на седьмой день моей работой было богохульствовать, плевать на Землю и на Бога. Я не почитал ни отца ни матери. Мой отец проклял меня, моя мать умерла от горя.

Я лгал. Тысячу раз я говорил: люблю, в то время, как мое сердце зло смеялось. Лжец может взять обратно свои слова; но я, как смог бы я взять обратно то, что сказал?

Я крал. Я похищал невинность. Но кающийся грешник возвращает украденное, я же не могу вернуть ничего.

Я убивал. Мои жертвы черны от моего греха перед лицом Бога и запятнаны похотью, моей.

Я возжелал дом ближнего моего, более того, я зажег огнем моего желания жилище ближнего. И этот дом не восстановить с помощью денег. Все это я совершил.

Я совершил все это, отец мой.

Молчание.

И тогда на одном из поворотов этого дурного пути появилась женщина. Она была спокойна, как сон воды, прекрасна, как свет, исходящий от меда, невинна, как смех младенца. Она говорила мне о Боге, она научила меня молиться. По вечерам я повторял слова ее молитвы, как ребенок. Имя этой женщины — Джиролама, отец мой. Джиролама Карильо де Мендоса, это имя моей жены, отец мой.