Мартин Вальзер - Дуб и кролик

Д-р Церлебек. Дорогой Потц, вы не можете убить человека, в которого мы так много вложили. Мы сейчас как раз проводим проверочные обследования. Прошу вас, вспомните, сколько двуногих существ находятся сейчас в наших лагерях. Если нам не удастся при помощи психофизических воздействий создать из этого неполноценного человеческого материала безупречно функционирующих роботов, тогда все те, кто находятся в лагерях, окажутся паразитическим балластом, который и приведет Германию к гибели. Взгляните на Алоиса. Из красного террориста он превратился в послушное двуногое существо. Он трудолюбив и пригоден для работы. С ним случился рецидив. Почему он случился? Какую ошибку мы допустили? Ведь эта ошибка в системе воспитания, господин советник. Значит, мы за нее отвечаем. Необходимо найти эту ошибку. Иначе мы не сможем двигаться дальше в наших опытах. Нам нужен Алоис. Не говоря уже о том, что осужденный имеет большой личный опыт пребывания в лагере, который еще далеко не использован. Он жил среди недочеловеков. Он знает их, Алоис, расскажи господам, о чем говорят в лагере коммунисты и евреи, когда они остаются одни.

Алоис. Всегда только о еде, господин доктор.

Д-р Церлебек. А о чем они мечтают?

Алоис. О сигаретах, теплой ванне и жареной картошке.

Д-р Церлебек. Обсуждают ли они что-либо? Например, проблемы культуры?

Алоис. Нет, никогда. Они часами обсуждают шницель по-венски.

Д-р Церлебек. Теперь вы понимаете, наконец, господин Потц, что Алоис дает нам ключ к пониманию психологии заключенных? Благодаря ему мы ознакомились с феноменом желудочной онании, которой предается неполноценный субъект.

Потц. Господин доктор, вы находитесь в плену научных идей. Сейчас не время для таких побочных проблем.

Д-р Церлебек. Я протестую против выражения «побочные проблемы». Это проблема века. Рано или поздно половина человечества окажется в наших лагерях, а мы с точки зрения медицинской, антропологической стоим, так сказать, с пустыми руками.

Потц. Машник, наденьте на осужденного петлю.

Машник. Это очень трудный заказ, господин советник.

Д-р Церлебек. Я протестую!

Потц. Протест отклонен! Машник, выполняйте приказ. Поле боя, господин доктор, — это не научная лаборатория. Брецгенбург пал, потому что некий господин Шмидт боялся разрушить исторические гробницы! Наша немецкая обстоятельность еще когда-нибудь нас погубит. Кончайте с ним. На стол. Затем, Машник, вы опрокинете стол.

Издалека доносятся выстрелы.

Машник. Я накрою вам любой стол, господин старший советник, но насчет опрокидывания у меня ничего не получится, потому что я тридцать девять лет учился ничего не опрокидывать.

Выстрелы.

Потц. Прекратите болтовню. Вы опрокинете стол. Это приказ.

Горбах. Минуту, господин старший школьный советник... вы слишком торопитесь... Я хочу сказать, что по закону в таких случаях... каждый осужденный имеет право на последнее желание.

Выстрелы. Доктор Церлебек ходит взад и вперед, прислушиваясь к стрельбе.

От этого я не отступлюсь. Даже в том случае, если сейчас появятся эсэсовцы. Мы должны действовать согласно установленному порядку. (К Алоису, стоящему с петлей на шее.) У тебя есть какое-нибудь желание, Алоис?

Алоис. Вы мне однажды кое-что обещали, господин крейслейтер.

Горбах. Я... тебе?

Потц. Так. Ясно.

Алоис. Вы обещали, что похлопочете за меня перед господином старшим советником насчет хорового кружка.

Горбах. Да, верно. Господин Потц, я думаю, что вы можете выполнить это желание Алоиса. Примите его в хоровой кружок.

Потц. Государственного изменника?.. Чтобы навеки покрыть позором летопись хорового кружка?

Горбах. Гм. Да... Конечно... Ну вот, ты видишь, Алоис, я ничего не могу поделать... Может быть, у тебя есть другое желание... насчет кроликов. Может быть, я могу помочь?

Алоис. Они пристроены.

Горбах. Ну еще что-нибудь?.. Твои близкие... боже мой, Алоис, скажи, что с моей женой?

Алоис. Сын, господин крейслейтер!

Горбах. Сын! Сегодня, в день рождения фюрера! Алоис!

Алоис. Нет, вчера.

Горбах. Не имеет значения, главное — парень. Все прошло гладко?

Алоис. Родился сын, мать счастлива, не хватает только отца.

Потц. У нас нет времени на подобные разговоры.

Горбах. Так точно, господин старший советник. Сейчас. Алоис, ты понимаешь, если я сейчас тебя не повешу, придут эсэсовцы и повесят нас обоих. Этим тебе тоже не поможешь.

Алоис. Так точно, господин крейслейтер.

Горбах. Ты не можешь этого от меня требовать.

Алоис. Не могу, господин крейслейтер.

Горбах. У меня есть сын, Алоис. У тебя нет сына.

Алоис. Вообще нет детей.

Горбах. Вот видишь.

Выстрелы.

Потц. Исполняйте приговор.

Горбах. Ты же знаешь, что мне это неприятно.

Алоис молчит.

Война есть война.

Алоис молчит.

Итак, Алоис. (Протягивает ему руку.)

Потц. Кончайте, господин крейслейтер.

Горбах. Но я не откажусь от последнего желания, черт побери. Припомни. Должно же у тебя быть еще одно желание.

Алоис. Ладно уж... Раз господин старший советник не может из-за этого недоразумения с кроличьими шкурками принять меня в хоровой кружок, пусть хоть послушает и скажет, есть ли у меня голос и гожусь ли я, чтобы петь в хоре. Возможно, что я совсем не подхожу.

Горбах. Он хотел бы спеть, вы поняли?

Потц (вынимая пистолет) . Мне это совершенно безразлично, я ведь все равно его не приму.

Горбах. Итак, Алоис, пожалуйста.

Алоис поет «Горные вершины спят во мгле ночной».

Потц слушает, явно пораженный, так как у Алоиса хороший голос. У Алоиса не должно быть блестящего голоса, профессионального тенора — достаточно, если актер, исполняющий эту роль, обладает нежным, высоким голосом.

(После того, как Алоис кончил петь.) А... дальше...

Алоис. Дальше ничего нет.

Горбах. А вторая строфа?

Алоис. Ее нет.

Горбах. Ты сам виноват, что выбрал такую короткую песню, Алоис. Я больше ничем не могу тебе помочь. Теперь я должен исполнить приговор.

Потц. Ваш голос... Я поражен. Блестящий материал. (Шмидту.) Вы знаете, коллега, как я ценю ваш тенор. Несмотря на наши политические разногласия. Но теперь... Такой тенор, в нашем городе...

Шмидт. У этого голоса, безусловно, есть свои вокальные достоинства, только я боюсь, что он не будет хорошо звучать...