Эльфрида Елинек - Гора мертвецов

Съемки фильма должен осуществлять только режиссер (в крайнем случае вместе с оператором и ассистенткой). Для съемок режиссер должен подыскать подходящую гору: Маттерхорн, Монблан, Раке, Шнеберг, не важно. Фильм можно и даже нужно снимать по-дилетантски.

Сходство персонажа с Хайдеггером прошу обозначить едва заметным намеком, может быть, усами? То же касается и Ханны Арендт.

Пожилой мужчина

Женщина средних лет (Женщина)

Элегантная молодая дама

Молодая деревенская официантка

Профессиональный спортсмен

Двое мужчин в национальных костюмах и тирольских шляпах с кистями из волос серны (Сернокисточники)

Другие спортсмены, на лыжах

Старый крестьянин

Множество мертвых альпинистов (некоторые — уже разложившиеся)

Девушки из группы поддержки (Чирлидеры)

Охотники

Гости

Официанты и др.

Пожилой мужчина в грубом лыжном костюме сидит в холле фешенебельного отеля. Он пристегнут к каркасу (своего рода муляжу человеческой фигуры), который в общих чертах повторяет форму его тела, но намного больше его. Он как бы удваивается за счет этого каркаса. На заднем плане киноэкран. На нем заснеженная вершина горы, альпийский луг или что-нибудь в этом роде. На скамейке перед горной хижиной женщина — горожанка в дорожной одежде, рядом с ней чемодан. Она собралась в дорогу.

Женщина (Она говорит с экрана пожилому мужчине. В какой-то момент во время следующего монолога она как будто сходит с экрана, то есть выходит из-за него. Она то произносит текст синхронно со своей экранной копией, то просто слушает ее.):

Теперь вы сидите тут. Почти целиком отражаясь в зеркале. Но вы больше не тот, каким были для своей мамы. А ваш отец… влажным пальцем он водит по лесным прогалинам. Солнце светит сквозь ветви, но ваш мужской пыл… Он стал безобидным. Однажды вы полюбили, и с тех пор женщины кидают палки, пытаясь сбить с деревьев другие колючие плоды. Больше им ничего не дается без труда. Женщины сидят на скамейках и вяжут, в их руках поселились спицы. А вас, вас вытолкали из этого жилища, где вы отдыхали душой и телом. Вокруг зданий толпится молодежь, и тела их светятся модой. В сердце входит музыка. Сладкозвучная. Сладко-бетонная. И вы еще жалуетесь, что над вами смеются! Студенты стали шелковыми под плетью безработного подмастерья кожевника, который пемзой резал белые спортивные майки, а потом дубил и сами шкуры. Повсюду яркая кровь! Какое расточительство — из уродливого снова вырезать родину! Давайте начнем с невидимого, с малого: разве оно не требует слов помельче, а не тех, что у вас вообще в наличии? Вы тоже своего рода картинка, изображение! Но вы не подходите к шикарному и фальшивому наряду этого фальшивого ландшафта. Музыка доставляет нам беспокойство. А ведь громкость — лишь одно из ее дурных свойств. Услышьте песню, пока вы, судя по всему невидимый, сидите перед своей хижиной и даете всего себя воспринимать жаждущим! Они хотят услышать одно-единственное слово, и что же получают? Весь мир и в придачу — явление некой фигуры в современном средстве передвижения, которая стремится куда-то переместиться.

И в очередной раз попасть в то же место, где становишься оседланным и оседлым — на родину! Вы медленно проезжали по обратным дорогам, которые уже были такими, еще до того, как вы прицепили сани к цепочке своего тела. Слишком долго вы принуждали себя к ложному пути современного существования! На вас же сэкономили! Но между тем, кожи вам хватает, даже чересчур, как я посмотрю. Морщится на краях. Уже играет по краям вашего лица. Ставка высока. Забудьте же о том, что проиграно! Молодые люди, охваченные ужасом униформы, к чьим ногам еще недавно липли детские спортивные трусы. Они все вдруг стали покорными, это покорность будущему. Раньше они существовали, и такое существование было возможно. Но природа их окончательно затянула. Эти болота, из которых их руки тянулись к чужим ландшафтам, но каждый раз они сами кому-то уже принадлежали! И так из них сделали тех, кем они стали. Таково воспитание. И этим они обязаны вам. Тем, что каждый день им позволено взывать к тому, кто способен наполнить их бытие ужасом.

Вы посмотрите, как нынешние люди устраивают войны, чтобы выпустить пар! И вы еще смеете говорить: «Природа покоится, бесстыдно раскинувшись перед нами, а мы ее получше одели, или лучше: раздели». Говорить это ей! Ведь техника не оставляет ее в покое! Она вырывает ручей из его ложа и опять направляет реку истории в русло, из которого она снова и снова вырывается. Мы — цель, центр защитного стекла. Но мы чувствуем даль. Она же давно принадлежит нам. Ведь мы занесены в нескончаемый поземельный кадастр!

У каждого своя мера страданий. Вот посмотрите: и мое лицо больше не пригодно для наслаждения! Я напомню вам, каким соблазнительным проектом вы были: Человек, оставленный в тишине. И он — основа своего бытия, он уже Бог, всего за десять уроков. Я уже вижу, как сейчас вы будете кланяться публике, что уже покупает билеты и скребет ногтями по мраморным стенам фойе. Они заплатили за вход и хотят познать страх, когда они, верхушки мироздания, несутся по дорогам земли навстречу одностороннему движению. То есть они трусят развернуться в нужную сторону. На горное болото! Записаться в гостевую книгу хижины, солдаты горного болота с тростями вместо заступов, оскаленные черепа, свалившиеся на штаны с завязками на коленях. Жир капает изо рта, солнце в глаза. Лес! Мышление — это торговля подержанными автомобилями! Пожалуйста, зарубите себе на носу: в одну и ту же эпоху существует множество марок. Уже перед одними Тойотами и Хондами и их разновидностями вы ведете себя, как Творец перед сотворением мира!

Теперь посмотрите на пешеходов, которые валят сюда, чтобы послушать вас! Посмотрите! Нет, вы все-таки посмотрите! Каждый второй избегает вашего взгляда! Он теперь и ушам своим больше не верит. Мало стать тем, что ты есть! Еда. Да, это же всегда было удовольствием, подходящим и для маленьких, и для больших лавочек, где нужно ждать, чтобы вам протянули руку с мелочью на сдачу. Если вы уже не можете творить мир, то вы можете его, по крайней мере, разрушить, а? Но единственное, что с вами случилось — это родители. Святой дедушка в яслях гёльдерлиновского хлева. Шварцвальд! Ясный свет! Горы, которые вы пересекаете, словно вздувшаяся артерия, укутавшись в свой возраст… как мило! Падать, как трава, ломать руки, как ветки. Да, предшественники — о них хотя бы точно известно, что они были. Они от вас окончательно оторвались, туда, к мосту, посмотрите, вон там впереди, возле креста на вершине! У них в руках шуршат обертки от бутербродов. Теперь они остановились, посмотрите!..Разговаривают, но они ждут не вас! Какая боль! Отец сейчас вскочит со своего места.