Жак Одиберти - Антология современной французской драматургии

Трагедия кожи, которую театр не может подделать. Этот неумолимый закон весьма трудно соблюсти (что, кстати, само по себе является грозным симптомом), поскольку сам Шеро играл роль, написанную для чернокожего, во время возобновления спектакля в 1995 году (и чего никак не мог понять Кольтес, как и многое другое в своем «брате-враге»). Еще более недавний пример — театр «Комеди Франсез», которому были предъявлены обвинения, поскольку он защищал свое право отдать белому актеру роль иностранца [28] Имеется в виду громкий скандал, когда брат и правопреемник покойного Кольтеса отказался продлить разрешение на постановку его пьесы «Возвращение в пустыню» театру «Комеди Франсез», поскольку роль слуги, по замыслу автора — араба, была отдана белому актеру из-за отсутствия на тот момент в составе труппы выходцев из Северной Африки. . За жестокостью этого конфликта, смехотворного и неизбежного (а значит, символичного), встает фундаментальный вопрос, который поэт задает театру: до какой степени вымысел может сливаться с реальностью? И может ли вообще? И при каких условиях? Все в театре Кольтеса свидетельствует о глубоко продуманной позиции, которая с особенной силой проявляется в знаковом монологе «Ночь на пороге лесов» [29] «La Nuit juste avant les forêts». : в самом названии заключена идея дороги к инициации, которая увлекает в ночное скитание человека, являющегося иностранцем в самом полном смысле этого слова: он лишен и своего места в жизни, и какой-либо самоидентификации — он лишен всего, кроме силы языкового самовыражения. Человек, который говорит с нами, пришел ниоткуда: эмигрировав из своей страны, он не стал настоящим иммигрантом ни в одной другой. Именно эту жестокость Кольтес бросает нам в лицо (белое), когда выбирает своих актеров (черных), чтобы облечь в плоть историю, драматически лишенную жизненности — до такой степени, что растворяется в абстракциях «социальных сюжетов». И слова, которые этот иностранец вбивает нам в уши, слова, которые он адресует нам как чужой чужому: «Что за бардак, приятель, и дождь, все время дождь, дождь, дождь». Под этим исполненным ненависти дождем, который не прекращается, мы понимаем, что только Кольтес умеет видеть так глубоко.

Еще один одинокий мудрец в стране, не желающей его слушать, Мишель Винавер, рассматривал современную историю под совсем иным углом, ничем не напоминающим идеологическую ангажированность Гатти и Катеба Ясина. На первый взгляд, его театр — прямая им противоположность. В то же время маргинальное положение на культурной карте, как ни странно, превращает его в их собрата по оружию, которого не проведешь сказками про конъюнктуру и политической трескотней. Вроде бы Мишель Винавер — приспешник господства, в частности экономического, поскольку он более тридцати лет занимал высокий пост в знаменитой компании по производству бритв «Gillette». Но в тени этой жизни, не предполагающей особых душевных исканий и полностью подчиненной целям капиталистического успеха, он начал писать одно из важнейших произведений второй половины двадцатого века. То, что было решено доктором Винавером в один день, мистер Мишель написал за одну ночь, с клинической тщательностью вглядываясь во все детали поведения, выработанного миром предпринимательства. Во внешне благопристойной и реалистичной форме его театр исследует глубоко драматичные отношения, которые завязываются и приходят к развязке в замкнутом мирке работы. Это микротеатральные сценки, которые могут показаться сухими и неинтересными, чем, безусловно, и объясняются многочисленные недоразумения, преследовавшие автора на его творческом пути, несмотря на встречи с самыми крупными режиссерами того времени (Роже Планшоном, Жан-Мари Серо, Жаком Лассалем, Аленом Франсоном).

Нужно было дождаться прихода следующего века и кризиса капитализма, чтобы его произведения предстали в новом свете и их перестали воспринимать как манифест пресловутого «театра обыденности» — а именно к этой ложно действенной категории отнесли Винавера его первые читатели, возведя автора в ранг ведущего представителя эстетики, которая на самом деле была ему чужда. Мы обязаны режиссеру Кристиану Скьяретти, руководителю «Театр Насьональ Попюлер» города Виллербана (легендарного «ТНП» Жана Вилара), истинным возрождением театра Мишеля Винавера, который он представил зрителю, вернувшись к пьесе «Через край» [30] «Pardessus bord» в 2008 году, через сорок лет после ее постановки Роже Планшоном в этом же театре. Прошедшее время позволило этой масштабной пьесе, рассчитанной более чем на восемь часов, донести весь заложенный в ней смысл, который в момент создания мог лишь подразумеваться, оставаясь невыявленным — в силу потрясений периода «после 68-го». Через призму этого эпического повествования, которое описывает все трансформации предприятия по производству туалетной бумаги, создается рентгенологически точный образ всего французского общества, его мечтаний и надежд, разочарования в утопиях, нарастающего господства мира денег и жестокого влияния либерализма на тех, кто уверен, будто держит его под контролем. Огромная сила Винавера заключается в этом взгляде изнутри. Как и его патрон и учитель Кинг Кемп Жиллет, изобретатель знаменитого одноразового лезвия, но также и автор утопического эссе об искоренении капитализма, Винавер погружает актеров, принадлежащих к либеральной цивилизации, в театральный котел и мастерски демонстрирует, что в отчаянных каннибальских гонках им остается только потерять в нем все человеческое. Можно ли затормозить? Или заменить гонки другой социальной системой? Винавер обращает этот вопрос непосредственно к нам, и в этом смысле его произведение глубоко революционно.

За внешней незначительностью ситуаций, представленных на сцене Мишелем Винавером, скрываются сложные, кардинальные вопросы, в первую очередь политические. В пьесе «Отель „Ифигения“» [31] «Iphigénie Hôtel». (поставленной Антуаном Витезом в 1977 году) французские туристы, отдыхающие в Микенах, в Греции, болтают, обмениваясь малоинтересными банальностями. Но зритель постепенно понимает, что обычная жизнь отеля скрывает совершенно необычные отношения между главными действующими лицами. На фоне обрушившейся на Францию гражданской войны мы видим возрождение истории Атридов (чья цитадель, лежащая в руинах, расположена в двух шагах от отеля), но в измельчавшем, а не трагическом виде. За внешне похожими на нас персонажами — директором отеля, служащими, туристами и археологами — «проступают величественные скрытые фигуры, герои мифов Великой Истории» (Антуан Витез). Ничего общего с повседневностью. Проникновение в самое сердце нашей сегодняшней истории.