Коллектив авторов - 12 великих трагедий

Имейте состраданье, мавры,

О хлебе молит вас бедняк,

Святой ногою Магомета

Он заклинает вас о том.

Царь

Что веру он хранит в несчастьи

И в унижении таком,

Меня бесславит, оскорбляет.

Инфант, маэстре!

Брито

Царь зовет.

Дон Фернандо

Меня? Ты обманулся, Брито,

Не от меня он слова ждет:

Я не Инфант и не маэстре,

Я труп его, лишенный сил;

И я с землей соприкоснулся;

Инфант, маэстре – прежде был,

Не так мое названье ныне.

Царь

Коль быть Инфантом перестал,

Ответь мне просто как Фернандо.

Дон Фернандо

Теперь, хотя б с земли я встал,

К твоим ногам паду покорно.

Царь

Ты тверд в решении своем.

Смиренье это или храбрость?

Дон Фернандо

Поклон раба – перед Царем.

И так как я твой раб, и так как

Я нахожусь перед тобою,

С тобою говорить я должен:

Внимай, властитель мой и Царь.

Ты Царь, промолвил я, и если

Иной закон тобою правит,

Так беспредельна, так могуча,

Пышна божественность царей,

Что безусловно порождает

Она душевное величье;

И ты с великодушной кровью

Таишь способность сострадать;

Не только меж людей, но даже

Среди зверей названье это

Так властно, что закон природы

Ему покорствовать велит;

Так в разных книгах мы читаем

О первобытных общежитьях,

Что лев, могучий царь животных,

Когда нахмуривает лоб,

На нем встает короной грива,

Но он проникнут милосердьем,

Того, кто перед ним склонился,

Не растерзал он никогда.

В соленых пенных брызгах моря

Дельфин, властитель рыб, с короной

Серебряной и золотою

Из светло-синей чешуи,

Не раз, во время сильной бури,

Спасал на сушу погибавших [144] ,

Чтоб море их не поглотило.

Могучий реющий орел,

Которому воздушный ветер

На голове взбивает перья [145] ,

Царь птиц, приветствующих солнце,

Исполнен высшей доброты,

Чтоб человек не выпил смерти,

Которую жестокий аспид

Сокрыл во влаге серебристой,

К кристаллам примешавши яд,

Своими сильными крылами

И клювом возмущает воду.

И меж камней и меж деревьев

Мы видим той же власти знак:

Покрытый нежною коронкой,

Гранат, властитель над плодами,

Меняет цвет, когда отравлен,

И, погашая свой рубин,

Мерцает сумрачным топазом,

С оттенком обморочно-бледным.

Алмаз, перед которым силу

Теряет даже сам магнит,

Ему на верность присягая,

Так благороден, что измену

Хозяина изобличает,

И если раньше пред резцом

Он был непобедимо твердым,

По совершении измены

Становится как бы золою.

Так если меж зверей и рыб,

Меж птиц, камней и меж растений

Величье царское являет

Свою способность к милосердью,

Несправедливо, государь,

Чтоб меж людей она исчезла:

И для тебя не оправданье

Отличье твоего закона,

Бесчувственность везде одна.

Я не хочу тебя растрогать,

Чтоб ты, слезам моим внимая,

Дал жизнь мне царским состраданьем,

Я не прошу тебя о ней;

Я знаю, умереть я должен

От этой тягостной болезни,

Мои омрачены ей чувства,

Все тело от нее – как лед.

Я сознаю, я ранен смертью,

И чуть скажу какое слово,

Я чувствую, мое дыханье

Как острой шпаги лезвие.

Я знаю, наконец, я смертен,

И нет мгновений достоверных;

По этой-то причине разум

Устроил гроб и колыбель

Похожими по внешней форме,

Похожими по матерьялу.

Когда кого-нибудь мы просим,

Мы руки складываем так

И поднимаем их; когда же

Хотим мы что-нибудь отбросить,

Мы то же делаем движенье,

Но опускаем руки вниз.

Когда рождаемся мы к жизни,

То в знак того, что мир нас ищет,

Он в колыбель нас принимает,

Которая открыта вверх.

Когда же презреньем или гневом

Он пожелает нас отбросить,

Он вниз тогда роняет руки,

И тот же самый инструмент

Меняет смысл при той же форме,

И, сохраняя ту же сущность,

Что было кверху колыбелью,

То книзу превратилось в гроб.

Так близко мы живем от смерти,

Так тесно при рожденьи нашем

Сливаются, черта с чертою,

И колыбель и ложе мглы.

Чего ж он ждет, кто это слышит?

Кто это знает, что он ищет?

Не жизни, в этом нет сомненья,

А смерти: я о ней прошу;

Пусть небо даст мне исполненье

Желанья умереть за веру,

То не отчаянье, не думай,

Меня не отвращает жизнь,

Но я ее отдать хотел бы

В защиту дела правой веры,

Чтобы в единой жертве Богу

Душа и жизнь слились в одно.

Итак, хотя я жажду смерти,

Но чувством я своим оправдан.

И где бессильно состраданье,

Пусть там тебя обяжет гнев.

Ты лев? Тогда с могучим ревом

Скорее разорви на части,

Кем оскорблен ты и поруган.

Орел? Тогда скорей изрань

Свирепым клювом и когтями

Того, кто разорить решился

Твое гнездо. Дельфин? Вещай же

О страшных бурях моряку,

Что бороздит пучины моря.

Гранат? Яви нагие ветви,

Как признак Божеского гнева,

Неукротимости ветров.

Алмаз? Рассыпься мелкой пылью

И сделайся отравой жгучей,

И утомись, и успокойся,

Но только знай притом, что я,

Хотя б я больше ведал бурей,

Хотя бы больше видел гнева,

Хотя б я больше знал печалей,

Хотя бы больше знал тоски,

Хотя бы больше встретил бедствий,

Хотя бы больше понял голод,

Хотя б в лохмотьях был, хотя бы

В грязи и в низости лежал,

Но непреклонен буду в вере,

Она как солнце предо мною,

Она как свет, меня ведущий,

Она нетленный мой венец,

Ты победить не можешь Церковь,

Меня, коли захочешь, можешь,

Но будет Бог моей защитой,

Как я защита дел Его.

Царь

Возможно ль, чтоб в таких мученьях

Ты сохранил такую гордость

И сам сумел себя утешить,

Когда страдания – твои?

И чтобы мне в упрек ты ставил,

Что я тебе не сострадаю,

Не милосерд к чужому горю,

Коль ты не милосерд к себе?

Не я, а ты, своей рукою,

Себе удар наносишь смертный,

Проникнись ты к себе участьем,

Проникнусь им к тебе и я.

(Уходит.) Дон Фернандо (к Таруданте)

Властитель, окажи мне помощь.

Таруданте

Какое горькое злосчастье!

(Уходит.) Дон Фернандо (к Феникс)

Когда в тебе душа красива,

Как нежно тело у тебя,

Перед Царем будь мне защитой.

Феникс

Какая скорбь!

Дон Фернандо

Не взглянешь даже?

Феникс

О, ужас, ужас!

Дон Фернандо

Впрочем, правда:

Скорбь видеть не твоим глазам.

Феникс

Какая пытка!

Дон Фернандо

Но хотя бы

Ты на меня и не смотрела,

Хоть ты уходишь прочь, но нужно,

Чтоб ты услышала теперь,

Что если даже ты красива,

Ты более меня не стоишь,