Кнут Гамсун - У врат царства

Карено.И ты стоишь «непоколебимо» на точке зрения твоей книги?

Йервен.Само собой разумеется…

Карено.Ха-ха-ха! Запиши это, Йервен. А то опять забудешь. Ха-ха-ха!

Йервен(с отчаянной настойчивостью). Надеюсь, ни один из нс этого не забудет. Ни я ни ты. Нет ничего позорного в том, что меняешь свои убеждения, и я вовсе не имею в виду скрывать это. Вероятно, ты услышишь об этом.

Карено.Я уже слышал. Я достаточно слышал.

Йервен.Ты услышишь еще больше. (Направляется к двери.) Я протянул тебе руку, — оттолкнул ее. Я еще здесь, еще не ушел. Я жду твоего решения.

Карено.Мне кажется, ты начинаешь угрожать.

Йервен.Ты возьмешь деньги?

Карено.Теперь можешь идти. Мое терпение истощилось. И не возвращайся. Я не знаю тебя. Вон! (Указывает на дверь.)

Йервен(делает несколько шагов; стоит наклонившись вперед; дрожащим голосом). Хорошо. Я уйду и не вернусь. Но ты услышишь обо мне. Куда бы ты ни пошел, я буду следовать за тобой по пятам! Запомни мои слова, я не шучу. Пиши, издавай твою большую книгу; я убью твое имя. Как только ты высунешь голову, Карено, я утоплю тебя; всю твою жизнь я буду стоять за тобой и не дам тебе подняться. Ты думаешь, я этого не смогу? Запомни мои слова: меня поддерживают сильные люди, и все двери передо мной открыты. Я буду бороться с тобою во всех газетах и из года в год буду доказывать, что ты исписываешься и выдыхаешься. Ты сделаешься ненужным человеком и нечего не сможешь создать. В один прекрасный день ты, может быть, придешь и позвонишь у моей двери, но тогда меня не будет дома. Смотри на меня. Карено, я говорю для того, чтобы ты не забыл. Сегодня ты все разбил в моей жизни, теперь очередь за мной. Борись, воюй — но я сдержу сове слово. Вот что я хотел сказать! Прощай. (Уходит.)

Э л и н а тихо вошла во время этой речи и остановилась у двери в кухню.

Карено(смотрит то на жену, то на дверь, в которую вышел Йервен). Ты понимаешь этого человека?

Элина.Я слышала, что вы здесь кричали.

Карено.Неслыханно! Он мне угрожает!

Элина.Зачем он приходил?

Карено.С Йервеном плохо. Я его не узнаю; все, что было в нем ценного, исчезло. Боже мой, он стоял здесь и грозил мне! Карстен Йервен… мне! Не стоит об этом говорить. Он простился и не придет больше.

Элина.Он просил твоей помощи?

Карено.Да. Но я не мог ему помочь… Ты чистила перчатки? Я чувствую; от тебя пахнет бензином.

Элина.Он сказал, что ты все ему разбил.

Карено.Да. Все это отвратительно. Я не хочу о нем думать… У тебя здесь запачкано, Элина. Постой. (Смахивает пыль с ее плеча.)

Элина(допускает). Ты мог ему помочь и не сделал этого?

Карено.Да. Я не хотел… Здесь волос.

Элина.Ничего. (Идет к столу.)

Карено(следует за ней). Я только хотел снять волос.

Элина.Ах, Боже мой, оставь же. (Смахивает сама, садится и шьет.)

Карено.Тебе нравятся двубортные сюртуки, Элина? Мой однобортный, но он мне больше нравится.

Элина.Ты сегодня совсем не работаешь, Ивар?

Карено.Нет. Сегодня маленькая задержка. Мне ничего не хочется, только болтать с тобой. Этого со мной никогда еще не случалось; болтать — все равно о чем. Но сегодня ночью я, вероятно, снова примусь за работу… Впрочем, если ты хочешь, я могу попробовать, пойду в сад и попробую. (Идет к двери на веранду.) Почему ты не хотела, чтобы я снял волос с твоего платья, Элина?

Элина(невольно улыбается). Ты все еще об этом думаешь?

Карено(также улыбается). Да. Я хотел знать, мой ли это волос?

Элина.По всей вероятности.

Карено.Но он был светлее моих.

Элина.Значит, мой.

Карено.Нет, он был темнее твоих.

Элина(настораживается и нервно чистит себя).

Карено.Он был русый. (Смотрит на нее.) Так, как у Ингеборг.

Элина(быстро). Значит, это волос Ингеборг.

Карено.Да, может быть.

Элина.Можно подумать, что мы дети. Мы без конца толкуем о волосе Ингеборг.

Карено(задушевно). Милая Элина, я тебя люблю; мне хочется говорить с тобой, — найти, о чем бы я мог говорить с тобой. Но за последние дни ты так изменилась, и это наводит меня на разные мысли. Я не верил, что это волос Ингеборг. Но если ты говоришь, значит, это ее. Но я думал совсем другое.

Слышен стук садовой калитки.

Элина.Но зачем об этом думать? Попробуй поработать в саду.

Карено.Почему ты это говоришь?

Элина.Почему я это говорю?

Карено.Ты ждешь кого-нибудь?

Элина.Ты ведь услышишь стук калитки, если кто-нибудь придет?

Карено.Мне показалось, что она стукнула.

Элина.Тогда подожди и посмотри, кто это.

Карено(искренно). О, нет, Элина, я этого не сделаю. Я вовсе не для того здесь. Я пойду в сад и попробую работать. Я всего лучше чувствую себя за работой.

Отворяет дверь на веранду.

Ингеборг(входит со свертком и письмом, которые отдает Карено). Вот, пожалуйста. (Уходит.)

Карено.Это мне? От издателя. (Вскрывает письмо и читает. Элина наблюдает за ним.) Так. Отказ. (Подносит руку ко лбу.) Ответ от издателя. А это — рукопись. Он присылает ее обратно. (Закусывает губу и несколько раз кивает головой.)

Элина.Что он пишет?

Карено.Отказывает. А здесь моя книга. Надпись: «При сем рукопись». Он не может ее издать, — пишет он. Профессор Гюллинг прочел и сказал, что ее надо основательно переделать. (Протягивает ей письмо и начинает бродить по комнате.)

Элина(прочтя письмо). Ну, вот видишь!

Карено.Он ясно говорит, что профессор Гюллинг не рекомендует издание этой рукописи без основательной переделки.

Элина.Да, я вижу.

Карено(берет письмо). «При сем рукопись», — пишет он. Как будто я намазал драму или кучу стихов. (Бросает письмо на стол и ходит.) Хорошо, попытаюсь в Германии.

Элина.А думаешь, что и там не придется переделать?

Карено.Нет. Я покупаю перчатки по своей мерке. Профессор Гюллинг не имеет там никакого значения. Мы живем в эпоху свободы личности, и я — я… Это и есть то письмо, которого я так ждал. Ну, вот оно и пришло. Да.

Элина(встает и осматривает красное платье).

Карено.Готово?

Элина.Да. Остается только выгладить.

Карено(с жаром). Боже мой, как я теперь одинок! Но я справлюсь с этим, Элина. Ведь были люди с еще более крайними убеждениями, и когда-нибудь меня поймут. Переделать! ЧтС я должен переделать? Говорить «да», где я теперь говорю «нет»? (Развертывает сверток и вынимает, продолжая говорить, тетрадь за тетрадью.) Смотри, вот здесь о господстве большинства, и я это отвергаю. Это учение, для англичан, называю я — евангелие, которое проповедуется на базаре, на лондонских доках и возводится в закон и силу посредственностями. Здесь — о дерзновении, здесь — о ненависти, здесь — о мести, это этические начала, которые пришли упадок. Обо всем этом я пишу. Будь только немного внимательнее, Элина, и ты поймешь. Вот здесь о вечном мире; все находят, что вечный Ир прекрасен, а я утверждаю, что это учение для телячьих голов, которые его придумали. Да. Я смеюсь над вечным миром за его наглое пренебрежение к гордости. Пусть будет война, нечего думать о том, чтобы сохранить столько и столь-то человеческих жизней, потому что источник жизни неисчерпаем и неистощим; но необходимо поддержать в нас истинные начала человечества. Смотри, здесь главный отдел о либерализме. Я не щажу либерализма; я обрушиваюсь на него всеми моими силами. Но этого не понимают. Англичане и профессор Гюллинг — либералы, но я не либерал, и это все, что они поняли. Я не верю в либерализм, я не верю в выборы и не верю в народное представительство. Все это я прямо написал. (Читает.) «Этот либерализм, который воскресил старый противоестественный обман, будто толпа людей в два локтя вышины сама должна выбрать вождя в три локтя вышины…» Ты можешь сама прочесть — и так все время. Если все это переделать, тоя должен сказать противоположное тому, чтС написано. А здесь заключение! Здесь на всех этих развалинах я возвел новое здание, гордый зАмок, Элина; я подвел итоги. Я верю в прирожденного властелина, в деспота по природе, в повелителя, в того, кто не избирается, но кто сам провозглашает себя вождем этих стад земных. Я верю и жду одного — возвращения величайшего террориста, квинтэссенции человека. Цезаря… Смотри, сколько я работал над этим! (В неудержимом порыве.) Это кровь моего сердца, Элина, это — все!