Георгий Горин - Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино)

Степан, кряхтя, поднес статую к деду, тот заглянул в каменное лицо.

— Она! — авторитетно сказал дед. — А может, и не она… Та была брунетка, а это вся белая…

— Замолчите все! — крикнул взволнованный Федяшев. — Не смейте оскорблять своими домыслами сие небесное создание! Она такова, какой ее вижу я! И вам того увидеть не дано! Отдай, Степан!

Федяшев схватил статую и попытался поднять на вытянутых руках, но, не удержав, рухнул на ступеньки, придавленный ее тяжестью…

Очнулся Федяшев на диване, в своем кабинете. Голова его была забинтована. Рядом хлопотала Федосья Ивановна, ставя на столик микстуры и липовый чай.

— Ну как, милый, отходишь?

Федяшев застонал и попытался приподняться:

— Где она? Где?!!

— Да вот же… Господи! Что с ней станется…

Только тут Федяшев увидел, что его обожаемая статуя уже находится в кабинете, в углу. Правда, местами она потрескалась, а правая рука и вовсе отвалилась.

Возле статуи возились Степан и Фимка, прилаживая отлетевшую руку…

— На штырь надо посадить! — сказал Степан. — Глиной замазать. А потом — алебастром… «Ре бена геста» — «Делать так делать»!

— Уйдите! — взмолился Федяшев. — Не мучайте меня! Дворовые смутились.

— Да мы чего, барин… Мы как лучше…

Степан и Фимка робко двинулись к выходу.

— Руку-то оставьте, ироды! — крикнула тетушка. Степан испуганно положил мраморную руку на столик:

— Прощенья просим! Тут гончара надо. Он враз новую слепит.

— И вы, тетушка, ступайте! — попросил Федяшев. — Оставьте нас одних.

— Кого «нас»? — Тетушка перекрестилась. — Совсем ты головой ушибся, Алексис… Скорей бы доктор ехал.

К вечеру из города приехал доктор. Толстенький господин в засалившемся парике и круглых очках. Он был слегка навеселе.

Осмотрел больного, как умел, проверил рефлексы.

— Ну что же-с! — сказал он. — Ребра, слава Господи, повреждений не имеют-с, а голова — предмет темный и исследованию не подлежит. Завязать да лежать!

— Мудро! — закивала Федосья Ивановна, накрывая маленький столик и ставя на нем графинчик. — Отужинать просим чем Бог послал.

— Отужинать можно, — согласился доктор. — Если доктор сыт, так и больному легче… — Он пропустил рюмку и с аппетитом разгрыз зеленки огурец…

Федяшев прикрыл глаза и печально вздохнул.

— Ипохондрией мается, — пояснила тетушка.

— Вижу! — сказал доктор и снова налил рюмку. — Ипохондрия есть жестокое любострастие, которое содержит дух в непрерывном печальном положении… Тут медицина знает разные средства… Вот, к примеру, это… — Он поднял наполненную рюмку.

— Не принимает! — вздохнула тетушка.

— Стало быть, запустили болезнь, — покачал головой доктор и выпил. — Еще есть другой способ: закаливание души путем опускания тела в прорубь…

— Мудро! — одобрила тетушка. — Но только ведь лето сейчас стоит, где ж прорубь взять?

— То-то и оно, — вздохнул доктор. — Тогда остается третий способ — беседа. Слово лечит, разговор мысль отгоняет. Хотите беседовать, сударь? — Доктор насытился и закурил трубку.

— О чем? — усмехнулся Федяшев.

— О чем прикажете… О войне с турками… О превратностях климата… Или, к примеру, о… графе Калиостро.

— О ком?! — Федяшев даже присел на диване.

— Калиостро! — равнодушно сказал доктор. — Известный чародей и магистр тайных сил. Говорят, в Петербурге наделал много шуму… Камни драгоценные растил, будущность предсказывал… А вот еще, говорят, фрейлине Головиной из медальона вывел образ ее покойного мужа, да так, что она его осязала и теперь вроде как на сносях…

— Материализация! — воскликнул Федяшев и, вскочив, нервно стал расхаживать по кабинету. — Это называется «материализация чувственных идей». Я читал об этих таинствах… О Боже!

— Да что ж ты так разволновался, друг мой?! — забеспокоилась тетушка. — Тебе нельзя вставать!

— Тетушка, дорогая! — радостно закричал Федяшев. — Ведь я думал о нем, о Калиостро. Собирался писать в Париж… А он тут, в России…

— Мало сказать, в России, — заметил изрядно захмелевший доктор. — Он в тридцати верстах отсюда. Карета сломалась, а кузнец в бегах. Вот граф и сидит в гостинице, клопов кормит…

— Клопов?! — закричал Федяшев. — Великий человек! Магистр!.. И клопов?!

— Та они ж, сударь, разве разбирают, кто магистр, кто нет, — усмехнулся доктор. — Однако куда вы?

Федяшев не ответил. Стремглав он сбежал по лестнице, выскочил во двор и закричал:

— Степан! Коня!

Изумленная тетушка из окна увидела, как Федяшев верхом проскакал по дороге и скрылся в пелене начавшегося дождя.

— Ну, доктор, вы — волшебник! — ахнула тетушка. — Слово, и ушла ипохондрия…

— Она не ушла. Она где-то здесь еще витает… — вздохнул доктор и снова налил. — Она заразная, стерва… хуже чумы! Он оперся подбородком о кулак и вдруг тоскливо запел:

закончил куплет романса Маргадон. Он сидел в гостиничном номере, наигрывая на гитаре.

Напротив сидел Жакоб с отрешенным видом, изредка доставая табачок из табакерки и втягивая его поочередно то левой, то правой ноздрей.

Из-за двери, выходящей в соседнюю комнату, доносились приглушенные голоса — мужской и женский.

— Тоска! — вздохнул Маргадон, отшвырнув гитару. — Жуткий город. Девок нет, в карты никто не играет. В трактире украл серебряную ложечку, никто даже и не заметил. Посчитали, что ее и не было!

— Чем же вы недовольны, сэр? — спросил Жакоб.

— Я оскорблен, — гордо сказал Маргадон. — Я не могу обманывать людей, которые не способны оценить мое искусство. А здесь люди доверчивы как дети. Варварская страна! Меня тянет на родину, Жакоб.

— А где ваша родина, сэр?

— Не знаю… Говорят, я родился на корабле. А куда он плыл и откуда, никто не помнит… А где вы родились, Жакоб?

— Я вообще еще не родился, сэр! — печально сказал Жакоб. — Мне предстоит цепь рождений, в результате чего я явлюсь миру принцем Уэльским… Но это будет не скоро. Через пару сотен лет… Так мне предрек мистер Калиостро. Поэтому нынешнее существование для меня не имеет значения.

— А для меня имеет! Потому что в будущем я стану котом.

— Кем?

— Котом… И даже не сиамским, а обыкновенным… беспородным. Так что меня ждут грязные помойки и благосклонность бродячих кошек.

— Небогатая перспектива, сэр! — сочувственно вздохнул Жакоб.

— Да уж… Поэтому в этой жизни мне дорог каждый час… И я не понимаю, чего мы здесь сидим, в этом убогом городишке?!

— Мы ждем Лоренцу, сэр.

— Плевать ему на Лоренцу! И плевать ему на нас! — зло зашипел Маргадон, действительно приобретая кошачьи черты. — Ему важно охмурить эту русскую мадемуазель!! Старый развратник хочет чистой любви…