Георгий Горин - Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино)

Лоренца с улыбкой наблюдала, как через поле к ней быстро приближаются три мужских фигуры. Кто-то из бегущих споткнулся и упал на траву. Лоренца громко засмеялась.

— Тсс! — по-кошачьи зашипел первый из подбежавших. Это был Маргадон. — Я тебе сказал: ни звука!

Тут же из темноты возникло лицо Калиостро. Сзади, прихрамывая, появился Жакоб.

— Здорово, ребяты — весело крикнула Лоренца.

— Тсс! — снова зашипел Маргадон. — Ты ж обещала… Тихо!

— Зачем вы приехали, Лоренца? — строго спросил Калиостро. — Вас могли увидеть… Вы получили мою записку?!

— Получила… Ну и что? Какого черта?! — Лоренца попыталась глотнуть из горлышка, но Калиостро решительно вырвал из ее рук бутылку, зашвырнул в темноту.

— Какого черта? — снова хмельно закричала Лоренца. — Бросаете меня в Петербурге… Я одна мчусь через всю страну… Жру дорожную пыль и вытряхиваю кишки на ухабах. А когда приезжаю, то мне, оказывается, даже нельзя появляться никому на глаза?! Что за… елки-моталки?!

Калиостро улыбнулся:

— Я смотрю, вы хорошо освоили русский язык, Лоренца. Даже чересчур… Но все равно это не дает вам права орать! Вас действительно никто не должен видеть до… — он засмеялся, — …до той сложной мистерии, которую я намерен здесь учинить.

— Опять «материализация»? — скривилась Лоренца. — Опять краситься, мазаться белилами? Тьфу! Надоело!

Калиостро с гневом обернулся к Маргадону:

— Это вы уже разболтали?

— Что вы, магистр? — испугался тот. — Я был нем как рыба…

— Лжете! И быть вам за это рыбой… Мерзкой скользкой рыбой на самом дне моря, в вечной темноте!

— Он не виноват, — засмеялась Лоренца. — Я научилась считывать мысли. Мы все понемногу овладеваем вашим искусством, Джузеппе… Однако еще одна мысль терзает мозг нашего Маргадоши: а на кой черт нам это надо?! Когда материализуешься в столице для какого-нибудь князя или маркиза, это можно понять… Но здесь, в провинции? Ни денег, ни славы!.. Неужели только для того, чтобы позабавить вашу русскую мадемуазель?

— Ты так думал?! — свирепо спросил Калиостро и схватил Маргадона за ворот. — Ты?!

— О нет! Магистр!.. Быть мне рыбой!.. — захрипел тот, но вдруг, вырвавшись и отбежав в сторону, крикнул: — Да! Чем бы это мне ни грозило: да! Это моя мысль!

— Так! — вздохнул Калиостро и обернулся к Жакобу. — И ваша тоже, Жакоб?

— Сэр, — невозмутимо ответил тот, — вы знаете: мои мысли всегда далеко-далеко… в будущем. Но, сказать откровенно, если в палате лордов мне зададут вопрос: зачем, принц, вы столько времени торчали под Смоленском? — я не буду знать, что ответить…

— Так! — снова повторил Калиостро, и в его голосе послышались металлические ноты. — Значит — бунт?! Меня предупреждали, что пребывание в России действует разлагающе на некрепкие умы, но я не полагал, что это касается близких мне людей… Ничтожества! Вы требуете отчета от меня, дарующего богатство и вечную жизнь? Жалкие комедианты! Я бы мог вас испепелить, превратить в прах! Тайным заклинанием я бы мог обратить вас в насекомых и поместить в прозрачную склянку, дабы видеть, как вы там прыгаете и бьетесь о стенки… Но я не стану тратить на вас магическую энергию! Вы сего недостойны! Я поступлю с вами проще: сдам в участок. Вас станут судить за кражу серебряных ложек и неоплаченные счета в трактире! А потом публично выпорют, как бродяг, и отправят в Сибирь убирать снег!

— Весь? — ужаснулся Маргадон.

— Весь! — ответил Калиостро. — Он повернулся к слугам спиной, давая понять, что разговор окончен.

Маргадон и Жакоб переглянулись и растворились в темноте.

Калиостро сел рядом с Лоренцей в бричку, тронул вожжи. Лошадка медленно пошла по дороге, освещенной белым светом луны. Лоренца глянула на магистра, ее взгляд потеплел, она склонила ему голову на плечо…

— Ты опять колдуешь любовь, Джузеппе? — тихо спросила Лоренца.

Калиостро молча кивнул.

— Ну и как?

— Поначалу все шло по плану. Мы виделись, она согласилась поехать со мной. А теперь…

— Что теперь? Неужели соперник?

— Соперник? — Калиостро засмеялся. — Желторотый птенец! Слюнявый мечтатель…

— Ого! Ты уже ревнуешь? Бедный Джузеппе, — засмеялась Лоренца.

Калиостро резко остановил бричку.

— Не смей меня жалеть! В этот раз все получится! Я уверен! Не может быть, чтоб человек, открывший философский камень, постигший тайну перехода энергий, не смог бы понять столь нехитрую механику. Сие несправедливо! Тогда нарушаются все законы материи!

— Не кричи, я рядом, — улыбнулась Лоренца.

— Я не для тебя кричу! — вновь крикнул Калиостро и поднял лицо к звездному небо. — И Тот, Кому я кричу сейчас, слышит меня! Несправедливо! Зачем было открывать тайны сложного, если неразрешимы загадки простого?!

— Бедный Джузеппе! — Лоренца погладила его по волосам. — Ты устал… Ты слишком долго живешь.

— Помоги мне, Лоренца! — страстно заговорил Калиостро. — Я на пороге величайшего открытия. Все лучшие умы мира вычерчивали формулу любви, и никому она не давалась. И только мне, кажется, суждено ее постичь… — Он достал бумагу, испещренную какими-то знаками и цифрами. — Смотри! Здесь все учтено… Знакомство… Тайное влечение… Ревность… Отчаяние… Все это подлежит моделированию. И если в конце вспыхнет огонь чувств, то значит, не Бог его зажег, а человек. И стало быть, мы равны…

— Вот ты с кем соревнуешься, — покачала головой Лоренца.

— Да! — торжественно произнес Калиостро. — Другие соперники мне неинтересны…

Лоренца взяла бумагу, с любопытством оглядела ее:

— А где же тут я?

— Ты X! Ты воздействуешь на соперника своими чарами, и тогда он отпадет… из числителя в знаменатель…

— Хорошо! Сделаю все что захочешь, — засмеялась Лоренца. — Воздействую, убью, лишь бы ты не страдал, Джузеппе. Однако хватит сверять расчеты… смотри, как здесь красиво! Луна, поле… Словно у нас в Сицилии, помнишь?…

— Да, — кивнул Калиостро. — Только не хватает моря…

— Верно, — согласилась Лоренца. — Море бы не помешало…

Они тихо заговорили по-итальянски, уже не ссорясь и не крича друг на друга, а покойно и мирно, как говорят родные люди на родном языке.

И тогда полилась музыка, и шум травы стал похож на шум морской волны.

А где-то в другом конце поля появилась телега. На телеге стояла многострадальная статуя, которую приказано было водрузить на место.

За телегой шли Степан и Фимка. Степан что-то негромко напевал, и эта русская песня сливалась с печальной итальянской мелодией…

Не мог уснуть в эту ночь и Алексей Федяшев. Сидя у раскрытого окна, при свече, он читал стихи.

В дверь тихо постучали. Вошла Федосья Ивановна в халате и ночном колпаке.