Самуил Маршак - Сочинения в четырех томах. Том второй. Лирика, повести в стихах, сатира, пьесы

— Нет, наша барыня жила
Не здесь, а за границей.
Она полвека провела
В Париже или в Ницце,
А свой семиэтажный дом
Сдавать изволила внаём.

Этаж сенатор занимал,
Этаж — путейский генерал,
Два этажа — княгиня.
Ещё повыше — мировой,
Полковник с матушкой-вдовой,
А у него над головой —
Фотограф в мезонине.

Для нас, людей, был чёрный ход,
А ход парадный — для господ.

Хоть нашу братию подчас
Людьми не признавали,
Но почему-то только нас
Людьми и называли…

Мой дед арендовал подвал.
Служил он у хозяев.
А в «Гастрономе» торговал
Тит Титыч Разуваев.

Он приезжал на рысаке
К семи часам — не позже,
И сам держал в одной руке
Натянутые вожжи.

Имел он знатный капитал
И дом на Маросейке.
Но сам за кассою считал
Потёртые копейки.

— А чаем торговал Перлов,
Фамильным и цветочным,-
Сказал один из маляров.
Другой ответил: — Точно!

— Конфеты были Ландрина,
А спички были Лапшина,
А банею торговой
Владели Сандуновы.

Купец Багров имел затон
И рыбные заводы.
Гонял до Астрахани он
По Волге пароходы.

Он не ходил, старик Багров,
На этих пароходах,
И не ловил он осетров
В привольных волжских водах.

Его плоты сплавлял народ,
Его баржи тянул народ,
А он подсчитывал доход
От всей своей флотилии
И самый крупный пароход
Назвал своей фамилией.

На белых вёдрах вдоль бортов,
На каждой их семёрке,
Была фамилия «Багров» —
По букве на ведёрке.

— Тут что-то, дедушка, не так.
Нет буквы для седьмого!
— А вы забыли твёрдый знак!
— Сказал старик сурово. —

Два знака в вашем букваре.
Теперь не в моде твёрдый.
А был в ходу он при царе,
И у Багрова на ведре
Он красовался гордо.

Была когда-то буква «ять»…
Но это — только к слову.
Вернуться надо нам опять
К покойному Багрову.

Скончался он в холерный год,
Хоть крепкой был породы.
А дети продали завод,
Затон и пароходы…

— Да что вы, дедушка!
Завод нельзя продать на рынке.
Завод — не кресло, не комод,
Не шляпа, не ботинки.

— Владелец волен был продать
Завод кому угодно,
И даже в карты проиграть
Он мог его свободно.

Всё продавали господа:
Дома, леса, усадьбы,
Дороги, рельсы, поезда,-
Лишь выгодно продать бы!

Принадлежал иной завод
Какой-нибудь компании:
На Каме трудится народ,
А весь доход — в Германии.

Не знали мы, рабочий люд,
Кому копили средства.
Мы знали с детства только труд
И не видали детства.

Нам в этот сад закрыт был вход.
Цвели в нём розы, лилии.
Он был усадьбою господ —
Не помню по фамилии…

Сад охраняли сторожа.
И редко, только летом,
В саду гуляла госпожа
С племянником-кадетом.

Румяный, маленький кадет,
Как офицерик, был одет
И хвастал перед нами
Мундиром с галунами.

Мне нынче вспомнился барчук,
Хорошенький кадетик,
Когда суворовец — мой внук —
Прислал мне свой портретик.

Ну, мой скромнее не в пример,
Растет не по-кадетски.
Он тоже будет офицер,
Но офицер советский.

— А может, выйдет генерал.
Коль учится примерно! —
Один из маляров сказал.
Другой сказал: — Наверно!

— А сами, дедушка, в какой
Вы обучались школе?
— В какой?
В сапожной мастерской
Сучил я дратву день-деньской
И натирал мозоли.

Я проходил свой первый класс,
Когда гусей в деревне пас.

Второй в столице я кончал,
Когда кроил я стельки
И дочь хозяйскую качал
В скрипучей колыбельке.

Потом на фабрику пошёл —
И кончил забастовкой.
И уж последнюю из школ
Прошёл я под винтовкой.

Так я учился при царе,
Как большинство народа,
И сдал экзамен в Октябре
Семнадцатого года!

Нет среди вас ни одного,
Кто знал во время óно
Дом камергера Хитрово
Или завод Гужона…

Да, изменился белый свет
За столько зим и столько лет.
Мы прожили недаром.
Хоть нелегко бывало нам,
Идём мы к новым временам
И не вернёмся к старым.

Я не учён. Зато мой внук
Проходит полный курс наук.

Не забывает он меня
И вот что пишет деду:
«Пред лагерями на три дня
Гостить к тебе приеду.

С тобой ловить мы будем щук,
Вдвоём поедем в Химки…»
Вот он, суворовец — мой внук
С товарищем на снимке!

Прошибла старика слеза,
И словно каплей этой
Внезапно кончилась гроза.
И солнце хлынуло в глаза
Струёй горячей света.

Кто стучится в дверь ко мне
С толстой сумкой на ремне?
С цифрой 5 на медной бляшке,
В старой форменной фуражке?
Это — он,
Это — он,
Ленинградский почтальон!

С ним я встретился по-братски,
И узнал я с первых слов,
Что земляк мой ленинградский,
В общем, весел и здоров.

Уцелел со всем семейством.
Горе нынче позади.
И медаль с Адмиралтейством
На его блестит груди.

Скоро год пойдет двадцатый,
Как со мною он знаком.
Он будил меня когда-то
Каждый день своим звонком.

Сколько раз в подъездах зданий
И под сводами ворот
Мне встречался этот ранний,
Одинокий пешеход.

Дождь стучал по крышам гулко,
Снег ли падал в тишине, —
Он шагал по переулку
С толстой сумкой на ремне.

Обходил походкой мерной
Он домов по двадцати.
Красный замок Инженерный
Был в конце его пути.

Жил со мной тогда приятель
И герой моих стихов —
Замечательный писатель
И чудак Борис Житков.

Черноморец, штурман старый,
Он объехал целый свет,
И кругом земного шара
Шло письмо за ним вослед.

Шло письмо по разным странам,
По воде и по земле
И над синим океаном
На воздушном корабле.

Облетело пояс жаркий,
Посмотрело, как живет
Не в Московском зоопарке,
А на воле бегемот.

Посмотрело, как фламинго
Чистит перья поутру,
Как бежит собака динго
За хвостатым кенгуру.

Как рабы, склоняясь низко,
Носят к пристани зерно,
А торговцы в Сан-Франциско
К рыбам шлют его на дно…

Все в наклейках и помарках
В Ленинград пришло письмо,
И на всех почтовых марках
Было разное клеймо.