Федерико Гарсиа Лорка - Стихотворения. Проза. Театр (сборник)

Осталась девушка в поле
срывать оливки в тумане,
и ветер серые руки
сомкнул на девичьем стане.

Де́ревце, деревцо́,
к засухе зацвело.

На горе, на горе высокой
деревцо стоит зеленое.

Пастух проходит
своей дорогой…

Протянулись оливы сонные
далеко в поля раскаленные.

Пастух проходит
своей дорогой…

У него – ни собак, ни стада,
и ни посоха, и ни друга.

Пастух проходит…

Он растаял, тень золотая,
без следа исчез в поле дальнем.

Своей дорогой.

Все дрожит еще голос,
одинокая ветка
от минувшего горя
и вчерашнего ветра.

Ночью девушка в поле
тосковала и пела
и ловила ту ветку,
но поймать не успела.

Ах, то солнце, то месяц!
А поймать не успела.
Триста серых соцветий
Оплели ее тело.

И сама она стала,
как певучая ветка,
дрожью давнего горя
и вчерашнего ветра.

В глубинах зеленого неба
зеленой звезды мерцанье.
Как быть, чтоб любовь не погибла?
И что с нею станет?

С холодным туманом
высокие башни слиты.
Как нам друг друга увидеть?
Окно закрыто.

Сто звезд зеленых
плывут над зеленым небом,
не видя сто белых башен,
покрытых снегом.

И чтобы моя тревога
казалась живой и страстной,
я должен ее украсить
улыбкой красной.

За стеклом окошек неподвижных
девушки улыбками играют.

(На струнах пустых роялей
пауки-акробаты.)

Назначают девушки свиданья,
встряхивая косами тугими.

(Язык вееров,
платочков и взглядов.)

Кавалеры отвечают им, цветисто
взмахивая черными плащами.

Умывается ночь росою,
затуманив речные плесы,
а на белой груди Лолиты
от любви умирают розы.

От любви умирают розы.

Ночь поет и поет нагая,
ночь над мартовскими мостками.
Омывает вода Лолиту
горькой солью и лепестками.

От любви умирают розы.

Серебром и анисом полночь
озаряется по карнизам.
Родников серебром зеркальным.
Белых бедер твоих анисом.

От любви умирают розы.

Пошла любимая к морю
погладить волны рукою,
да встретилась, как на горе,
с севильской звонкой рекою.

Пять лодок на ней качалось,
и колокол бил высоко.
Распущен по ветру парус,
а вёсла – в плеске потока.

Прильнувший к башенным стрехам,
что слышишь в бронзовом гуле?
Округлым, как кольца, эхом
там пять голосов вспорхнули.

Взлетая в стремя потока,
несется небо стремниной,
звенят колечки далёко —
все пять над гулкой долиной.

В реке босые
ноги Лусии.

Три тополя-исполина,
звезда над семьей тополиной.

Покусывают лягушки
упругую тьму молчанья, —
по ней зеленым горошком
рассыпано их верещанье.

Сухое дерево тонет
ветрами в речном затоне
и в воде расцветает
кругами, рябью пернатой.

А я у реки вспоминаю
девочку из Гранады.

Белый туман надо мною —
полнится взгляд белизною.

Пусть мне о жизни и лете
скажет гроздь желтых
соцветий.

Тщетно, и что ты ни делай —
взгляд помертвелый и белый.

(А за плечами, взлетая,
плещет душа золотая.)

Небо апрельского мига —
взгляд ослепляет индиго.

Синему душу даруя,
белую розу беру я.

Глаз моих роза не тронет,
белое в синем потонет.

(Слепнет душа от бессилья —
плещутся мертвые крылья.)

– Мама,
сделай меня ледяным!
– Ты замерзнешь тогда,
сынок.
– Мама, сделай меня слюдяным!
– Не согреет слюда,
сынок.
– Мама,
вышей меня на подушке!
– Это можно,
сейчас, сынок.

Мальчик искал свой голос,
спрятанный принцем-кузнечиком.
Мальчик искал свой голос
в росных цветочных венчиках.

– Сделал бы я из голоса
колечко необычайное,
мог бы я в это колечко
спрятать свое молчание.

Мальчик искал свой голос
в росных цветочных венчиках.

(А голос звенел вдалеке
в зеленой одежде кузнечика.)

Мне ее дали.

Море с глобуса
в ней запело.
Сердце наполнили
брызги и пена,
сумрак и рыбы
из света и тени.
Мне ее дали.

Веер из шелка,
мостик из шелка,
входит на мостик
девушка с челкой.

Люди во фраках
сизого цвета
смотрят на мостик
без парапета.

Шелковый веер,
белая стужа,
девушка с челкой
в поисках мужа.

Люди во фраках
льнут к белоплечим,
к белым красотам,
белым наречьям.

Запад цикады
залили звоном.

(Девушка с челкой
тонет в зеленом.)

Бисером звона
искрится веер.

(Люди во фраках
смотрят на север.)

Он из Китайского моря
привез в своем сердце рыбку.

Порою она бороздит
глубины его зрачков.

Моряк, он теперь забывает
о дальних, дальних тавернах.

Он смотрит в воду.

Он когда-то о многом поведать мог.
Да теперь растерялись слова. Он умолк.

Мир полновесный. Кудрявое море.
Звезды и в небе и за кормою.

Он видел двух пап в облачениях белых
и антильянок бронзовотелых.