Славомир Мрожек - Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы

РЕМОНТ.

Люциуш почувствовал то же, что чувствует гусар, у которого в разгаре битвы выбили из рук саблю, — он смотрел по сторонам и не находил своего оружия.

Однако он решил продолжать борьбу. Пошел на железнодорожную станцию. В это время с перрона выходила группа солдат, и многие из них направились туда, куда и Люциуш. У Люциуша возникло подозрение. Итак, они не только применили предательский прием: РЕМОНТ, но и вводят чрезвычайное положение. Люциушу представилась страшная картина: все перроны и общественные уборные заняты войсками. Нет, Люциуш достаточно хитер, Люциуш на этом собаку съел. Так просто Люциуша не возьмешь.

Он не сомневался, что сатрапы заняли все оставшиеся объекты в городе; а значит, они уже в гостинице «Полония» и в домовой лавке «Гастроном № 1». Но он решил, что последнее слово останется за ним. Люциуш сел в поезд. Соблюдая осторожность, он вышел на следующей станции. Неподалеку виднелась небольшая убогая деревенька. Добравшись до первого дома, он спросил, где уборная.

— Чево? — удивились там. — Мы, пан, в лес ходим…

В лесу было уже темно. «Тем лучше», — подумал Люциуш. Он вошел в самую гущу кустов и написал палочкой на снегу: «Генерал Франко вам покажет».

Возвратившись вечером домой, он долго стоял перед зеркалом, представляя, насколько пошли бы к его плечам орлиные крылья.

Я должен был по семейным делам поехать в город Н. Я получил оттуда письмо, написанное с орфографическими ошибками, рукой, видимо, не привыкшей к перу. Какой-то неизвестный гражданин сообщал мне, что прах моего деда, повстанца 63-го года, выброшен из его красивой могилы по указанию директора конного завода, похоронившего на этом месте свою секретаршу, о которой все знали, что она была его любовницей. Автор письма не подписался, давая этим понять, что и так подвергает себя опасности, информируя меня об этом факте.

Получив двухдневный отпуск, я прибыл в Н.

Я никогда еще не был в этом городе. Выйдя из вокзала, я сразу же отыскал дом местного могильщика, но не застал его. Жена могильщика сказала, что он только что ушел в кузницу подковать лошадь. Я решил подождать и присел на скамью у кладбищенской ограды. Наконец на тропинке появился могильщик. Это был огромный мрачный мужчина; он вел под уздцы лошадь, точнее не лошадь — а маленького красивого пони с блестящей шерстью, цокавшего новыми подковками по мостовой. Узнав о цели моего прихода, могильщик помрачнел еще больше, кинул на меня злобный взгляд и сказал, что ни о чем подобном не знает. Потом повернулся ко мне спиной и исчез за воротами кладбища.

Я отправился в городской совет. Перед зданием совета стояла привязанная к столбику маленькая лошадка. Меня принял председатель. Я рассказал ему о своем деле. В ответ он начал сбивчиво оправдываться, что у него масса других дел, но я продолжал настаивать. Тогда он запел по-другому:

— Не знаю, известно ли вам, что у нас было принято решение похоронить на месте вашего дедушки специально привезенного корейского партизана. Я думаю, вы не сомневаетесь в политической важности этого перемещения?

И он испытующе посмотрел мне в глаза.

Возмущенный, покинул я городской совет и тут же побежал в районный.

Председателем районного совета был энергичный молодой человек с ясным взглядом. Когда я рассказал ему, как прошел мой предыдущий визит, он возмутился:

— Да, много еще недостатков в наших учреждениях. Да, я кое-что слышал об этом деле. Да, постараемся выяснить. Но…

— Но?..

— Но это потребует времени, да, потребует…

В эту минуту из-за дверей, ведущих из кабинета в другое помещение, отчетливо донеслось громкое ржание — ржание, которое может издавать только маленькая лошадка, известная под названием пони.

Глаза председателя беспокойно забегали. Сердце мое сжал холод предчувствия. Я повернулся и быстро вышел.

Могильщик с пони, пони перед городским советом, это ржание в районном совете… Пони начали ассоциироваться у меня с сопротивлением, которое я встречал всюду, куда приходил по делу захоронения моего дедушки. Должна была существовать какая-то связь между нарушением законности и породой этих маленьких лошадок. Я шел с опущенной головой в сторону национального комитета. Но, дойдя до места, остановился как вкопанный. У ворот стояла бричка, в которую были запряжены два красивых породистых пони. Я повернулся и медленно пошел назад.

Я выяснил, что дети местного прокурора ездят в школу на пони. Я перелез через забор и оказался на огороде председателя Сельского Потребительского союза, где увидел отчетливые следы маленьких копыт. У председателя Союза ветеранов и директора «Кулинарии» тоже с некоторого времени появились пони.

Разбитый, подавленный, покидал я Н.

На вокзальной площади милиционер проверил у меня документы. Милиционер был на пони.

Только спустя некоторое время мне попала в руки газета с заметкой:

«Директор конного завода в Н. за разбазаривание государственного имущества решением суда переведен на другую должность в Д. Посланных на место общественных контролеров он пытался подкупить, предлагая им пони».

Потом я получил известие, что моя бабушка, ветеранка движения суфражисток, живущая в городе Д. в доме престарелых, была грубо выброшена из него директором конного завода, который на ее место поместил свою бабушку, бывшую распутницу из Клондайка.

Я отправился в Д. Ворота дома престарелых открыл мне сторож-карлик. Он держал под уздцы огромного першерона.

Я молча повернулся и уехал.

В одном из уголков страны, хоть и отдаленном, но важном, точно так же, как и везде, менялись времена года, шли дожди, дули ветры и светило солнце, так что в этом отношении он ничем не отличался от столицы, и даже удивительно, кому эта мысль пришла в голову: там решили основать метеорологическую станцию, небольшой прямоугольный участок, что-то вроде садика, огороженный белым заборчиком, с домиком для приборов, стоящим на высоких тонких ножках. Тут же, поблизости, поселился начальник станции, в обязанности которого помимо наблюдений за гигрометром и аэрометром входило регулярно посылать рапорты вышестоящему начальству. В них должно было быть точно обозначено состояние погоды, чтобы начальство, если его кто-нибудь спросит о погоде, не было сбито с толку, а только, кинув взгляд на письменный стол — сразу знало бы, что ответить.

Начальник станции был человек добросовестный. Рапорты писал каллиграфически, крупными буквами в полном соответствии с показаниями приборов: если шел дождь, то не ложился отдыхать, пока всесторонне не опишет этот дождь — и когда шел, и какой, и долго ли… Если была солнечная погода — тоже описывал все подробно. Знал, что государство работает не покладая рук, чтобы заработать для него копейку, и поэтому старался. Занят он был постоянно, так как в его районе всегда была та или иная погода. В конце лета начались частые грозы, сопровождаемые ливнями. Как человек аккуратный, он описывал все точно и досконально, после чего регулярно отсылал рапорты в центр. Грозы не прекращались.