Александр Амфитеатров - Virtus Аntiquа (Оруженосец)

Вы любите патрона своего,
И я хвалю васъ, юноша, за это.
Что-жъ до любви касается… увы!
Позвольте вамъ не вѣрить.

Слишкомъ часто
Слыхала я стоустую молву
О ветренномъ красавцѣ Галеотто,
Измѣнчивомъ, какъ синяя волна;
О женщинахъ, которыхъ завлекали
Обѣты и ласкательства его
Въ раскаянія поздняго оковы.
Слыхала я, что рыцаря корабль —
Веселая тюрьма прекрасныхъ плѣнницъ,
Съ сирійскихъ увезенныхъ береговъ:
Слыхала: есть какая-то Ассунта…
Ахъ! имя – мнѣ печальное, синьоръ!
Сестру имѣла я… ее такъ звали.
Скончалась…

Горе ваше, госпожа,
Нашло въ моемъ смиренномъ сердцѣ эхо.
Что дѣлать? Всѣ мы будемъ тамъ… А смерть
Не разбираетъ молодыхъ и старыхъ, —
Всѣхъ жнетъ подъ-рядъ губительнымъ серпомъ!

Но какъ вы ошибаетесь, мадонна!
Свидѣтель – я. Съ тѣхъ поръ, какъ поручилъ
Я жребій свой синьору Галеотто,
Я неразлученъ съ нимъ и день, и ночь.
Нѣтъ, мы на корабли не прячемъ плѣнницъ,
Да не было y насъ ихъ и въ шатрахъ!
Мечты я знаю графа; знаю имя,
Которое одно онъ повторялъ,
Когда въ никомидійскомъ карантинъ,
Окованный горячкою, въ бреду
Метался онъ, мадонна! Это имя
Проклято сарацинами. Тотъ часъ,
Когда, какъ Божій громъ, надъ полемъ битвы
Оно гремѣло, – былъ побѣды часъ
Для рати христіанской. Львомъ голоднымъ
Бросался графъ на орды мусульманъ,
Священное то имя возглашая,
И мечъ его былъ молнія. Кругомъ
Разсѣченные падали тюрбаны,
И мы на трупахъ ставили свой стягъ.
Въ честь…

Въ чью же честь, синьоръ оруженосецъ?

Въ честь Сильвіи…

Вы, можетъ быть, ослышались, синьоръ?
Ассунты, а не Сильвіи…

Ассунты?
Вторично ваши алыя уста
Назвали мнѣ невѣдомое имя…
Ассунты я не знаю никакой
И не пойму, о комъ вы говорите.

Смутился онъ… дрожитъ… позеленѣлъ…
И на языкъ его свинецъ ложится…
Все ясно мнѣ, предатели!

Не больше – я, синьоръ оруженосецъ!
Извѣстенъ вамъ обычай вѣковой?
Когда вернется рыцарь къ дамѣ сердца,
Она его испытывать должна
Коварными уловками – въ бесѣдѣ
Ловить его, какъ рыбку, на крючокъ,
Чтобы онъ самъ или его дружина
Проговорились объ измѣнахъ тайныхъ,
Сокрытыхъ далью моря и годовъ.
Обычай этотъ старый исполняя,
Я первое вамъ имя назвала,
Какое въ мысли мнѣ просилось. Знаю,
Что графъ – мой вѣрный рыцарь и носилъ
Мои цвѣта съ достоинствомъ и честью…
А вы, мой милый, стоите его!
Мы видимся впервые. Чтобы память
Вы о знакомствѣ нашемъ сберегли,
Прошу принять васъ эту цѣпь.

Мадонна…

Безъ возраженій.

Доложите мнѣ
Немедленно, какъ только графъ пріѣдетъ.

О, Господи! Еще одно мгновенье,
И выдало бъ меня мое смущенье…
И я бъ на шею бросилась сестрѣ!..
Какъ хороша она! Царицей смотритъ, —
Да много-ль и царицъ такихъ? Увы!
Не диво, что ее такъ вѣрно любитъ
Мой гордый графъ мой богъ, мой властелинъ!
Что это, злоба? Новое, Ассунта!
Владѣй собою: глупо и смѣшно
Пылинкѣ смертной ревновать богиню!
Вѣдь я ничто въ сравненіи съ сестрой:
Гдѣ Сильвія, – тамъ нѣтъ уже Ассунты!
Дано ей все: и чудо-красота,
И смѣлый умъ, и гордая осанка,
И рѣчь какъ нить жемчужная, и сердце,
Окованное мѣдною броней…
А мнѣ? Даровъ немного y Ассунты:
Любить… терпѣть… молчать…
Пять долгихъ лѣтъ,
Безъ жалобъ, безъ потребности участья,
Ношу въ груди страданія любви,
Не выдала ни словомъ ихъ, ни вздохомъ!
«Эй, мой Давидъ прекрасный! – кличетъ графъ:
Тоска меня заѣла, какъ Саула…
Возьми-ка лютню спой канцону въ честь
Мадонны Сильвіи!..» Ха-ха-ха-ха! Пою!..
Пою – сама себѣ на посрамленье!
Сама себѣ вонзаю въ сердце мечъ,
И кровь по немъ бѣжитъ – за каплей капля…
Я стыну… леденѣю… а пою!
Зачѣмъ она спросила объ Ассунтѣ, —
И странно такъ? «Вы, можетъ быть, синьоръ,
Ослышались: не Сильвіи, – Ассунты?»…
Шутила? Нѣтъ, не шутить никогда
Напрасно Сильвія…
Слова пріязни
Произносили алыя уста,
Но взоръ сверкалъ стальнымъ недобрымъ блескомъ,
Неискренне звучали похвалы…
Меня считаютъ мертвою. Родитель
Умѣлъ спасти честь рода своего!
Но если Сильвіи открылъ онъ тайну,
Что пустъ мой драгоцѣнный саркофагъ,
И я живымъ блуждаю привидѣньемъ,
Гонясь за милымъ призракомъ любви?..
Меня узнать нельзя: смолы чернѣе
Мои когда-то золотыя кудри,
Обожжено румяное лицо
Лучами солнца, вихрями пустыни,
Арабскій мечъ мнѣ щеку изрубилъ,
Грудь юную тяжелый панцырь давитъ…
Когда ужъ графъ меня не узнаетъ,
Сестрѣ ль узнать? Но что-то мнѣ неясно
Мерещится… И слуги говорятъ,
Что находили связь людскія сплетни
Между отъѣздомъ графа въ край святой
И скорою кончиною Ассунты…
Что, если вѣритъ Сильвія, и графъ
Въ глазахъ ея – мой хитрый обольститель,
Убійца, дома нашего позоръ?
Тогда… страшить меня хрустальный холодъ
Ея, таящихъ замыслы, очей…
Въ ней месть кипитъ, ея рука не дрогнетъ
Ножомъ ударить, ядомъ напоить…
О, Господи! Помилуй Галеотто!..

O чемъ парнишка этотъ бормоталъ?

Не вздумалъ бы онъ шляться тутъ помѣхой…
Эй, ты! Пріятель!

Чѣмъ могу служить?

Ого! Ты, малый, хорошо воспитанъ!
Я, хоть солдатъ, а вѣжливость люблю,
То есть, чтобъ вѣжливы со мною были.
У графа служишь?

Да, синьоръ.

Синьоръ?!.
Клянусь Мадонной, мальчикъ мнѣ по нраву.
Рубецъ откуда этотъ?

Сарацинъ…
Подъ Агрою… мечомъ…

Смотри, пожалуй!
Да ты, пріятель, чудо-удалецъ!
Ударъ мечомъ въ лицо – отличье храбрыхъ,
Подобной раны не получить трусъ…
А вѣдь, – прости, – глядишь совсѣмъ дѣвчонкой:
Одѣть фату – хоть замужъ выдавай!

Меня за храбрость хвалите напрасно
Вы, добрый Уго…