Гарольд Пинтер - Старые времена

Пауза.

АННА: Какая печальная история.

ДИЛИ: Ничего не скажешь.

АННА: Я ужасно виновата, простите.

ДИЛИ: Ничего.

Пауза.

Больше я вас не видел. Вы совсем исчезли из тех мест. Наверно, уехали.

АННА: Нет, я не уезжала.

ДИЛИ: Но я больше не встречал вас в «Пилигриме». Где вы бывали?

АННА: О, на концертах, наверное, на балете.

Молчание .

Как долго Кэти купается.

ДИЛИ: Вы же знаете, что с ней делается, когда она попадает в ванну.

АННА: Да уж.

ДИЛИ: Обожает это. Проводит там массу времени.

АННА: Очень долго, да.

ДИЛИ: Страшно долго. Блаженствует там. Намыливает себя целиком густой пеной.

Пауза.

Всю целиком себя намыливает, а потом начинает потихоньку, потихоньку все смывать. Очень тщательно. Вот эта основательность сочетается в ней с какой-то, я бы сказал, утонченной чувственностью. Она потом весьма дотошно себя осматривает и, не говоря уж о чем другом, выходит такая чистая, как стеклышко. Вы согласны со мной?

АННА: Очень чистая.

ДИЛИ: Действительно, ни одного пятнышка. Ни одного потека. Сверкает, как воздушный шар.

АННА: Да, и как будто плывет.

ДИЛИ: Что?

АННА: Она из ванны — выплывает. Как греза. И совсем не замечает, что кто-то стоит рядом, ждет ее с полотенцем в руках ждет, чтобы завернуть ее. Вся погружена во что-то.

Пауза.

Пока не накинешь полотенце ей на плечи

Пауза.

ДИЛИ: Правда, она совсем не умеет вытираться как следует. Вы не находите? Потереть себя она может прекрасно, а вот с такой же основательностью с себя стереть… Я замечал, за годы моего общения с ней, что это ей далеко не всегда удается. Всегда найдешь на ней несколько капелек, притаившихся как ни в чем не бывало в самых неожиданных местах.

АННА: А почему бы вам самому ее не вытирать?

ДИЛИ: Вы советуете?

АННА: Вы могли бы сделать это как следует.

ДИЛИ: Прямо полотенцем?

АННА: Ну конечно, не криво.

ДИЛИ: Как, не криво?

АННА: Господи, ну конечно, полотенцем, прямо полотенцем.

ДИЛИ: Даже не знаю.

АННА: Конечно, вытрите ее сами, полотенцем.

Пауза.

ДИЛИ: А почему бы вам ее не вытереть?

АННА: Мне?

ДИЛИ: Вы бы сделали это как следует.

АННА: Нет, что вы.

ДИЛИ: Не хотите? Вы все-таки женщина, вы лучше знаете, где и в каких количествах на женском теле скапливается влага.

АННА: На свете нет двух одинаковых женщин.

ДИЛИ: Пожалуй, вы правы.

Пауза.

У меня блестящая идея. Может, нам использовать пудру?

АННА: Что же в ней такого блестящего?

ДИЛИ: А что?

АННА: После ванны очень многие посыпают себе тело пудрой. Это принято.

ДИЛИ: Одно дело, когда ты сам себя посыпаешь, а другое — когда тебя посыпают, это совсем не принято. Может, я ошибаюсь? Там, где я родился, это не принято, могу вас уверить. Мою мать хватил бы удар.

Пауза.

Послушайте, вот что я вам скажу. Я сделаю это. Я все сделаю. В конце концов, я муж. Но вы должны наблюдать за всей процедурой. И поправлять меня, где нужно. Этим мы убьем сразу двух зайцев.

Пауза.

( Про себя ). Господи. ( Медленно поднимает на нее взгляд .) Вам, наверно, около сорока теперь.

Пауза.

Если бы я сейчас вошел в «Пилигрим» и увидел вас там, в углу, я бы вас не узнал.

Дверь ванной комнаты открывается. Входит КЭТ. На ней купальный халат. Она улыбается Дили и Анне.

КЭТ( с наслаждением ): А-а-ах.

Она подходит к окну, смотрит в темноту.

ДИЛИ и АННА смотрят на нее.

ДИЛИ начинает тихонько напевать.

ДИЛИ( поет ): Твой ласковый смех впотьмах…

АННА( поет, нежно ): Рукав твоего пальто…

ДИЛИ( поет ): Память об этих днях…

АННА( поет ): Эту радость, о нет, у меня не отнимет никто…

КЭТ отворачивается от окна, смотрит на них.

АННА( поет ): Как мы танцуем до трех…

ДИЛИ( поет ): Как ты машешь рукой из авто…

АННА( поет ): Как тает украдкой вздох…

ДИЛИ( поет ): Эту радость, о нет, у меня не отнимет никто…

КЭТ подходит ближе к ним, улыбаясь. АННА и ДИЛИ продолжают петь, но все более торопливо и небрежно.

АННА( поет ): Как забудешь мотив невзначай…

ДИЛИ( поет ): Как споешь вместо ля — до…

АННА( поет ): Как стынет в блюдечке чай…

ДИЛИ( поет ): Эту радость, о нет, у меня не отнимет никто…

КЭТ садится на диван.

АННА( к Дили ): Ну, разве она не очаровательна?

ДИЛИ: О-о.

КЭТ: Спасибо, я чудесно освежилась. Здесь очень мягкая вода. Гораздо мягче, чем в Лондоне. В Лондоне вода слишком жесткая для меня. Здесь все мягче. Вода, свет, формы, звуки. Нет этих углов повсюду. И рядом — море. Невозможно сказать, где оно начинается, где кончается. Это влечет меня. Резкие линии меня не трогают. Мне не по душе их назойливость. Я бы хотела жить где-нибудь на востоке, где очень жарко и можно лежать под москитной сеткой и медленно дышать. Знаете… Смотреть из-под парусинового навеса на песок, на все. В большом городе хорошо только, когда идет дождь. Все кругом плывет: и огни машин, и в глазах что-то плывет, и на ресницах дождь. Больше в городах нет ничего хорошего.

АННА: Есть кое-что еще. Например, если у тебя есть крохотная комнатка, и маленькая газовая печка, и теплый домашний халат, и горячий кофе, и кто-то сидит и ждет, ждет, пока ты покажешься.

Пауза.

КЭТ: Дождь идет?

АННА: Нет.

КЭТ: Все равно, я, пожалуй, не стану выходить.

АННА: Как хорошо. Я очень рада. Теперь тебе надо выпить чашечку крепкого, ароматного кофе после ванны.

АННА встает, наливает кофе.

АННА: Или, если хочешь, я тебе почитаю.

ДИЛИ: Ты хорошенько вытерлась, Кэт?

КЭТ: Кажется, да.

ДИЛИ: Ты уверена? Насухо?

КЭТ: Кажется, да. Я нигде не чувствую влаги.

ДИЛИ: Это точно? Потому что я не хочу, чтобы ты здесь разводила сырость.

КЭТ улыбается .

Вы видите эту улыбку? Точно так же она улыбалась, когда мы шли с ней по улице, после этого фильма, «Третий лишний», или немного спустя. Как вам нравится эта улыбка?

АННА: Она очаровательна.

ДИЛИ: Улыбнись снова.

КЭТ: Я улыбаюсь.

ДИЛИ: Уже не так. Не так, как секунду назад и как тогда. ( Анне .) Вы знаете эту улыбку, о которой я говорю?