Александр Селин - Ёлочка

Кожин.Да не обязательно именно шапки снимать. Можно и разуться. Давай разуемся в честь Дыбина…

Макшев.Давай.

Разуваются.

(Пробует позвать Ольгу.) Оля, иди разуваться!

Кожин.Не зови. Ей не надо. Она женщина. А я вот не только ботинки, я и носки сниму… (Присел. Снимает носки. Периодически хватается за сердце.)

Макшев.Носки-то зачем?

Кожин.Да как тебе сказать… Возраст… Понимаешь? Возраст дает о себе знать…

Макшев.При чем тут возраст и носки? Какая взаимосвязь?

Кожин.А при том… Когда змея поистаскалася, она пытается спялить с себя старую шкурку, зацепившись за деревянную кору. Так и любой ветеран. Как только чувствует приближение последнего возраста, пытается стянуть с себя носки и оставаться босиком. Знаешь, сколько я видел ветеранов босиком? Ого-го! Все без носков, потому что чувствуют приближение…

Макшев.Подожди, какой ветеран? Какой босиком? Мы же договорились, что мы не возраст!

Кожин (опять берется за сердце). И все-таки я – возраст. Я сам виноват, потому что разбрасывался будильниками. Каждый будильник – это хранитель времени. И каждый раз, забрасывая будильник подальше, ты как бы отнимаешь время у себя. Раз забросишь, два забросишь, три забросишь… Сначала не чувствуешь, а возраста остается все меньше и меньше… Злоупотреблял… Опрометчиво… Разбрасывался временем… Вот теперь чувствую…

Макшев.Ну как же так? Так хорошо складывалось. Нас двое и щек у Ольги тоже двое… Каждому по щеке… Сам говорил.

Кожин (прилёг на полу). Да. Говорил. Но последний брошенный будильник, видать, оказался лишним. Какие щечки, когда я уже без носков? Рад бы целовать, да возраст не позволяет… Макшев! Неси сюда чайник, пока не поздно!

Макшев.Несу! А будильник, которым ты разбрасывался, нести?

Кожин.Неси! И будильник неси, и все неси. Все, что успеешь! Быстрее, возраст уходит…

Макшев снимает чайничек с полки, собирает разбросанные будильники, несет всякое барахло и высыпает на Кожина.

Ну вот… Всё… Не остаётся возраста… Завидую тебе, Макшев. Обе щеки твои. Прощайте. Будете на Б‑19, мы вас с Дыбиным встретим…

Кожин потихоньку умирает, Макшев некоторое время стоит в печальном молчании.

Макшев (наконец заговорил). Вот так бывает… Разувался, разувался в честь Дыбина, а оказывается, что и в честь тебя, Кожин, ботинки снял. Получилось на каждого по ботинку… По-братски…

Кожин (предсмертный шёпот). А носки снимать будешь?

Макшев.Нет. Прости. Я жить хочу…

Возвращается Ольга. Увидела, что трупов уже три, оцепенела, вопросительно смотрит на Макшева. Макшев обнял её, приложил палец к губам.

(Показывая на Кожина.) От возраста.

Долгое молчание.

Ну вот, Ольга, мы и остались с тобой вдвоём, как веник и водонапорная башня… А Новый год всё ещё не наступил…

Ольга.А что, он может и не наступить?

Макшев.Может. Говорят, что если с большой скоростью гнать на запад, то Новый год, который идёт с востока, может тебя и не догнать. Следовательно, возраста тебе так и не прибавится… Это секрет вечной молодости, Ольга. Эликсир.

Ольга.А ты пробовал?

Макшев.Нет. Но хочу попробовать. (Вдруг заговорил с жаром.) Давайте уедемьте отсюда на Запад! Возьмемьте вот эту коробку, сядемьте в зеленый БМВ и махнем на Запад! Да так, чтобы никакой Новый год нас не догнал! Умоляю вас! (Упал на колени.)

Ольга.А как же ёлочка?

Макшев.А ёлочку мы с собой возьмём. Все будут думать, что мы как раз и есть Новый год, а мы, наоборот – бегом от Нового года! Вечная молодость, Ольга. Эликсир.

Ольга.А как же Дыбин?

Макшев (в отчаянии). Дыбин! Дыбин! Опять этот Дыбин! Всё время Дыбин! Заладили: Дыбин. Он вам не преданный, Ольга. А я – наоборот! Хотите, я у ваших ног верным кабаном буду?

Ольга.Нет. Не хочу.

Макшев.А хотите, я у ваших ног буду Лев Толстой?

Ольга.Нет.

Макшев.А хотите, я у ваших ног буду Иосиф Сталин?

Ольга.Нет.

Макшев (совсем расстроился, говорит в сторону.) Ну вот же. Вот же коробка… Вот же БМВ… Вот же граница… Господи, почему же ты помогаешь этой кретинке, а не мне… (Ольге.) Ну хорошо… Ну хорошо… В противном случае я умру из‑за неразделенной любви…

Ольга.Нет. Надо жить. Надо пытаться жить. Несмотря ни на какие невзгоды, надо пытаться жить.

Макшев.И все-таки, вот увидите, умру.

Ольга.Нет, надо жить.

Далее идет почти как любовное перешептывание.

Макшев.Нет, я умру…

Ольга.Надо жить.

Макшев.Умру, умру…

Ольга.Попытайтесь жить.

Макшев.Всё будет кончено.

Ольга.Нет, всё только начинается, живите! Живите, Макшев! Я вас очень умоляю!

Макшев.А вы… А вы не хотите разделить со мной любовь?

Ольга.Нет.

Макшев.Какая вы всё-таки жадная, Ольга… Дайте хоть что-нибудь выпить, а то на языке пересохло…

Ольга.Попить дам, но минеральной водички. Вам хватит…

Пока Ольга идет к столу, Макшев берёт с тумбочки какую-то невнятную бутылку, наливает из неё в стакан.

Это не то! Вам нельзя!

Макшев.Ох ты! Уже и это нельзя!? Ну это уж чересчур… Во жадная…

Выпивает. Его лицо перекосилось.

Что это?

Ольга.Уксусная эссенция!

Макшев.Что же вы меня не предупредили?

Ольга.Я же сказала: «Вам нельзя!».

Макшев (в агонии). Ну вот всё… Теперь я понимаю Кожина… Теперь и мне хочется носки снять. Ну всё, Оля, теперь всё. Давай, напоследок поцелуй в щечку…

Ольга.Я же обещала после двенадцати, после гимна…

Макшев.А я уже слышу гимн…

Ольга.Ну давай, только недолго. (Наклоняется, даёт ему поцеловать себя в щёчку, после чего Макшев умирает.)

Макшев (предсмертный шёпот). Умираю из‑за уксуса… От неразделенной любви…

Оленька в оцепенении, но при этом напевает песню из фильма «Карнавальная ночь». Сняла с елки желудь. Положила на лежащего Макшева. Заходит милиционер.

Мент.Так, здравствуйте… старший следователь Кабалангуденко…

Ольга.Здравствуйте… Ольга.

Мент.Тут соседи слышали крики песен после одиннадцати, позвонили жалобу, а у меня как раз после дежурства последнего алкоголика на водокачку увели. Почему шум? Неужели не спится?

Ольга.Так Новый год же.

Мент.Ну и что Новый год? У всех Новый год. У моего полковника уже Новый год. У крокодилов Новый год. У слонов Новый год. У водолазов на Северном полюсе фуру угнали, не слышали?