Габриэль Марсель - Пьесы

Эдме. Нет, нет, слушаю.

Клод. Это отсутствие контакта жестоко мучило меня. Мне казалось, что мне не дано главное… Ты ведь помнишь, какие глубокие разочарования я испытывал в Сен-Лу с моими неофитами, историю маленькой Женеврие.

Эдме ( по-прежнему склонившись над работой). Я что-то плохо улавливаю связь.

Клод. Но связь здесь прямая. Сомнения, о которых ты говоришь, — по сути они касались моих способностей, призвания, если угодно.

Эдме. Да… я была для тебя такой «осечкой».

Клод. Ты знаешь, как я неуверен в себе.

Эдме. Нет… не знаю.

Клод. И вот постепенно… Когда ты больше не веришь в себя — почва словно уходит из-под ног. Не остается ничего… Конечно, я не то чтобы ощущал это постоянно: скорее это было похоже на приступы; состояние душевного упадка возвращалось все чаще. Результатом всякий раз становилось чувство приниженности, слабости, страха перед собственной слабостью. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Эдме. Смутно.

Клод. И тогда мне довелось пережить это… (Неопределенный жест.)

Эдме (со скрытой иронией). Испытание.

Клод. На этот раз уже была действительно абсолютная пустота. Я был немыслимо одинок. Я потерял разом жену, ребенка. Первое время мне казалось, что я этого не вынесу. Это правда, ты это знаешь. Но затем, понемногу, словно замаячил свет вдали.

Эдме. Вот именно.

Клод. Что?

Эдме. Ничего. Я только подтверждаю, что ты выразился совершенно недвусмысленно.

Клод. То, что происходило, было исполнено значения… Словно к самому глубинному, что есть во мне, был обращен некий призыв.

Эдме. Это Бог говорил с тобой.

Клод. Впервые я оказался лицом к лицу с самим собой: от меня требовалось понять, кто я… и, возможно, меня спасло осознание моей бесконечной слабости.

Эдме. Иными словами, во всем этом важно было лишь то, что происходило с тобой, — разумеется.

Клод. Я молился с горячностью, какой не знал за собой прежде.

Эдме. За кого же ты молился?

Клод. За нас обоих; молился о том, чтобы Бог помог мне быть тебе опорой: и постепенно у меня возникало ощущение, что мое страдание превращается в живую и действенную силу.

Эдме. Да… Словом…

Клод. Что?

Эдме. Ничего. Я нахожу, что все это великолепно. (Оба долго молчат.)

В гостиную входит Осмонда.

Клод. Ну как, вы хорошо прошлись?

Эдме. Кто тебе открыл?

Осмонда. Фелиси вернулась. Пошел дождь, малыши устали, они достаточно нагулялись.

Эдме. Что ты теперь собираешься делать?

Осмонда. Я зашла за книжкой; почитаю им немного.

Эдме. Не забудь: мадемуазель Жантиль — в пять часов… Осмонда!

Осмонда (нервно). Что тебе, мама?

Эдме. Тебе не кажется, что можно было бы подать этому господину мысль взять гувернантку?

Осмонда. Не надо, мама…

Эдме. Ты проявляешь здесь услужливость, которая отнюдь не в твоем характере.

Осмонда. Папа, ну, пожалуйста!..

Эдме. Ты мне сама говорила, что девочки — самые заурядные.

Осмонда. Они очень славные.

Эдме. Короче, я решила написать господину Мегалю, что твои занятия не позволяют тебе и дальше посвящать себя его детям.

Осмонда. Но это будет неправдой.

Эдме. Это будет совершенно справедливо.

Осмонда. Папа, я прошу тебя уделить мне сегодня вечером пять минут. Всего пять минут. Хорошо? (Уходит.)

Клод. Я с тобой не совсем согласен.

Эдме. Однако ты должен был бы взглянуть на вещи трезво.

Клод ( неуверенно). Я хотел тебе сказать другое. По поводу того, что мне только что сообщил Франсис.

Эдме. Что же?

Клод (как бы сам себе). Боже мой! Наверное, он был прав… но я не могу.

Эдме. Это так серьезно?

Клод. Это тревожно.

Эдме (подходит к нему, ласково). Так что ты хотел сказать?

Клод. Эдме, мне так нужна твоя нежность!..

Эдме. Если бы я была в этом уверена…

Клод. Так вот… он был на консультации у Франсиса, он очень болен.

Эдме. О ком ты? ( Клод пристально смотрит на нее.) А!..

Клод. Франсис говорит, что его состояние вызывает худшие опасения. Он изменился до неузнаваемости. И он… хотел бы видеть дочь. Один только раз.

Эдме. Надо отказать.

Клод. Не знаю.

Эдме. Надо отказать!

Клод. Но почему же?

Эдме. Не могу объяснить, но я это твердо знаю. Это невозможно, ты и сам понимаешь.

Клод. Послушай, любимая, я не имею права скрывать от тебя истину. Франсис говорит, что ему осталось жить совсем немного. Пойми меня. Быть может, ты права, не знаю. Но уверена ли ты вполне, что это не будет… в некотором роде низостью?.. (Эдме вздрагивает.) Вы бы не встретились, он зашел бы к нам в твое отсутствие.

Эдме. Ты уже все продумал!.. Чудовищно. Но кто ты, наконец!

Клод. Речь идет об умирающем.

Эдме. Так для тебя прошлое — упразднено, его словно не было! А то, что он обнимал меня, привлекал к сердцу… Ты не мужчина.

Клод. Замолчи.

Эдме. О! Ты все можешь выслушать. Там, где дело касается меня, тебе не занимать хладнокровия.

Клод. Эдме, твои слова кощунственны…

Эдме. Это великодушие — которое тебе ничего не стоит — внушает мне ужас!

Клод. Ничего не стоит!.. Но когда я простил тебя…

Эдме. Что мне твое «прощение», если ты простил меня не потому, что любил! (Рыдает.)

Вечер того же дня. Рабочий кабинет Клода. Узкая, вытянутая в длину комната с высокими книжными шкафами, полки которых доверху заставлены сброшюрованными изданиями ин-октаво; посреди комнаты — рабочий стол, заваленный бумагами, на нем — керосиновая лампа. Восемь часов. Клод погружен в чтение. Стучат.

Клод. Да?..

Осмонда (за сценой). Это я, папа.

Клод. Входи, девочка. (Осмонда входит в боковую дверь.) Ну, что там у тебя такое? (Помолчав.) Однако не кажется ли тебе, что это не слишком хорошо по отношению к маме — хотеть поговорить со мною одним? (Движение Осмонды.) А если я попрошу ее прийти тоже? Осмонда. Тогда я уйду.