Юджин О'Нил - Хьюи[Hughie]

Ночной портье (его внимание переключается с запоздалого такси, проехавшего мимо, на постояльца; растерянно мигает — ему снова надо поддакивать) . Да, я согласен с вами, мистер… э-э… то есть Эри.

Эри (с добродушным презрением) . Да? А сам небось ни одной лошади не видел, разве что на ярмарке в своем родном захолустье. Только я не про этих кляч тебе толкую. Я говорю про настоящих лошадей.

НОЧНОЙ ПОРТЬЕ недоумевает, при чем тут лошади? И вообще, если на то пошло, при чем тут что бы то ни было и какая во всем связь, — но сразу же снова погружается в транс.

(Продолжает рассказывать.) И что бы ты думал случилось назавтра? Провалиться мне, если назавтра вечером Хьюи не выуживает из брючного кармана два доллара и не сует мне. «Вот, — говорит, — запиши на ту лошадь, на которую сам будешь завтра ставить». Я разозлился. «Дудки, — говорю, — если ты намерен валять дурака и играть на скачках, я тебе в этом деле не помощник». (Криво усмехается.) Ну, не смешно ли? Это я-то, который всю жизнь заманивал побасенками простофиль, чтобы делали ставки! «Ты откуда вытащил эти два доллара? — я у него спрашиваю. — У женушки из кошелька, да? И что ж ты ей споешь, если проиграешь? Да она об тебя всю мебель переломает». — «Нет, — отвечает. — Она просто заплачет». — «Еще того хуже, — говорю. — Против этого рэкета у мужчин нет приема. У меня на руках одна цыпочка как-то затеяла плакать в ресторане при всем честном народе, так пришлось посулить ей обручальное кольцо с брильянтом, чтобы привести немного в чувство». Ну, так ли, эдак ли, но Хьюи утром отнес те два доллара домой, потихоньку засунул обратно женушке в кошелек, и тем дело кончилось. (Горько.) Получается, что я по благотворительным делам любому бойскауту дам фору. Об одном вот я тебе рассказал. Жаль, остальных не припомню. (Увлекся воспоминаниями и не замечает, что мысли НОЧНОГО ПОРТЬЕ опять витают на улице, оставив его единоличным стражем гостиницы.) Я, знаешь, как первый раз увидел Хьюи, сразу понял, что он губошлеп губошлепом. Я в тот вечер прикатил из Тиа-Хуаны, отхватил там приличный куш, денег было — засыпься. Всю дорогу ехал в салон-вагоне, и притом не один. Там, в поезде, подцепил киношную блондиночку, я тогда был везучий. Каждую зиму садился и ехал на юг, куда лошади, туда и я за ними. Теперь уж не езжу. Надоело таскаться. И того везения уже нет… (Прикусывает язык.) В тот раз, о котором я тебе рассказываю, вхожу я вот сюда же и вижу: за стойкой новый ночной портье, ну и, пока оформлялся в номер люкс для новобрачных, сам с собой заключаю пари, что он отродясь ничего другого и не видел, всю жизнь ночным портье просидел. Угадал, конечно. Сначала-то он помалкивал. Не то чтобы опасался лишнее сболтнуть, а просто вроде как считал, что интересного про себя рассказывать ему нечего. Но потом привык, что я всегда вваливаюсь последним и обязательно остановлюсь с ним, перекинусь шуткой, наболтаю с три короба, какая у меня в тот день была необыкновенная удача, ну, он и разговорился, стали мы друзья. Родом он был из захолустья, из одного заштатного городишка на севере. Кончил колледж, пытал удачу на разных работах, но всюду без толку, пока не поступил у себя там в гостиницу ночным портье. И ко двору пришелся. Только он все равно вроде как был недоволен. Не нравилось ему сидеть за конторкой да заполнять бумажки, его же там все знали. Прочел где-то — в «Журнале для простофиль», наверно, — что стоит только приехать в Большой город, и Папаша Успех собственной персоной будет ждать тебя на Центральном вокзале с ключами от города на блюде. Надо же такую лажу придумать! Я и то когда-то в нее верил, а уж меня простофилей никто не назовет. Ну, он в один прекрасный день сорвался с места и прибыл сюда, но только и сумел, что устроиться все тем же ночным портье. А потом еще влюбился — вернее сказать, выдумал себе какую-то любовь — и женился. В метро с ней познакомился. Поезд вдруг затормозил, и ее швырнуло прямо к нему, он ее обнял, ну и разговорились. Тут ему, дурню, и конец пришел. Она служила продавщицей в каком-то вонючем универмаге, и ей уже до чертиков надоело целый день топтаться на работе, да еще потом на ногах всю дорогу домой в Бруклин. Так что, как я понимаю, — зная Хьюи и женский пол, — она сама и предложение сделала, и сама же сказала «да», и они поженились, а после этого где уж ему было уходить из ночных портье, пусть бы и было куда. (Помолчав.) Ты, наверно, думаешь, я несправедливо о ней говорю. Может быть, не знаю. Она тоже ко мне была несправедлива. Забрала в голову, что я оказываю на Хьюи дурное влияние, на том и стояла. Да за Хьюи небось-то какая получше и не пошла бы. Бабешки его не жаловали. Один раз Хьюи притащил меня к себе на квартиру обедать, так у них друг возле друга вид был вроде бы как и ничего, счастливый. Ну, не счастливый, может быть, а довольный. Или нет, это тоже чересчур. Вернее всего сказать — безропотный. Они словно прощали друг другу: «Чего, мол, еще и ждать от жизни-то?» (Ни с того ни с сего вдруг спрашивает НОЧНОГО ПОРТЬЕ презрительно, хотя и не без дружелюбия.) Ты вот со своей хозяйкой как ладишь, брат, ничего?

Ночной портье (его внимание поглощено удаляющимися шагами участкового полицейского, марширующего в ту сторону, откуда должна вырваться на волю долгожданная заря. «Хоть бы он затеял когда-нибудь перестрелку с вооруженным грабителем! Сколько я ночей пережил, и ни разу ничего необыкновенного не случилось». Заикаясь, ощупью пробирается по отзвукам последней реплики ЭРИ) . Я… то есть, э-э-э… с моей женой? По-моему, ничего вроде.

Эри (возмущенно) . Ты, брат, может, таблетки какие глотаешь? Гляди, одуреешь совсем.

Но НОЧНОМУ ПОРТЬЕ это безразлично. Он давно уже не придает значения тому, что о нем думают люди. Как только его не обзывали постояльцы гостиницы. И «хозяйка» его тоже. Да и сам он себя. случалось, честил на все корки. Но теперь это все дело прошлое. Кажется, светает? Нет, рановато. Можно определить по звону трамвая — он по-прежнему глохнет в ночи. Депо все еще далеко, отрадный сон за синими горами.

(Сострив и отведя душу, продолжает дружеским тоном.) Ну да ладно, не теряй надежду на лучшее, друг. Хьюи тоже вроде тебя сидел глядел в одну точку, покуда благодаря мне у него не появился интерес в жизни. (Возвращается к прерванному рассказу.) Да, так позвал он меня к себе обедать. Смех, да и только. Не знаю, как набрался духу пригласить. А я ему: «Конечно, Хьюи, буду очень даже рад». Но про себя думаю: скорее удавлюсь. Во-первых, к нему ехать — в Бруклин, а по мне, так уж лучше прямо в Китай. Потом, я люблю есть, что сам выберу, а не что мне кто-то на тарелку положит. И еще, у него семья — жена, дети, — это все не по моей части. Но Хьюи так обрадовался, что я не смог его надуть. И получилось вполне ничего, терпимо. Конечно, дом у них был не дом, а так, дешевая квартирка. Дыра. Но с непривычки даже приятная. Жена его расстаралась как могла, чтобы ее приукрасить. Ничего шикарного, понятно, дешевенькие разные штуковинки для уюта. И детишки у него оказались вовсе не такие пугала, как я ожидал. Не стреляли жеваной бумагой мне в тарелку и вообще ничего такого не выделывали. Тихие, видно, в отца. Симпатичные, мне показалось. После обеда стал я им рассказывать про лошадь, которая была у одного моего знакомого. Я думал, отплачу любезностью за гостеприимство, дети ведь любят рассказы про животных, тем более это все чистая правда. Такая была кляча, в жизни ни одной скачки не выиграла, а зато ушлая, как лиса, десятерых перехитрит, так из материнской утробы выскочила, ворюгой, где что плохо лежит стибрит за милую душу. Да только много я рассказать не успел. Благоверная его вмешалась, прервала меня. Детям, говорит, спать пора, и уволокла их, будто боялась, что я их корью заражу. Ну, и я, понятно, обозлился. Я бы мог отнестись к ней по-доброму, если бы она не собачилась. Восхищаться-то тут, конечно, было нечем. Замухрышка — это еще мягко сказано. (Досадливо.) Ну да черт с ним со всем. Она заранее определила меня босяком и при личном знакомстве удостоверилась в своей правоте. Бьюсь об заклад, она велела Хьюи больше никогда меня не приводить, и он меня с тех пор уже не приглашал. Он было вздумал извиняться передо мной, но я его сразу оборвал. Он говорит: «Ирма получила такое строгое воспитание, не ее вина, что она предубеждена против игроков». А я отвечаю: «Мне-то что. Если у тебя по части женщин нелады, мне можешь не плакаться. У меня у самого неприятностей с бабами хватает. Помнишь ту цыпочку, что я привел позавчера? Вдруг она заявляет, что я ей посулился дать десятку. Я говорю: „Слушай, беби, у меня дефект речи. Может, прозвучало как десять, но на самом деле я сказал два, два доллара и получай. Я, черт возьми, не душу твою покупал! На кой она мне сдалась?“ Так она теперь разносит по всему Бродвею, что я жмот и стукач, и все стукачи и жмоты ей верят. Эдак я последних корешей растеряю». (Замолчал и поясняет доверительно.) Нарочно перевел разговор, понимаешь? Больше он мне на свою супружницу не жаловался. (С нарочитым смешком.) Можешь не сомневаться, уж я сумею оборвать, если кто вздумает делиться со мной своими семейными неурядицами!