Алексей Винокуров - Мигель де Сервантес, королевский комиссар

Дон Кихот. Это не важно, Санчо. Главное не изменять себе. Бороться за правду, защищать слабых…

Санчо (перебивает) . А также терпеть колотушки и унижения. Не понимаю, ваша милость, как нормальную жизнь можно сменить на бродячее рыцарство?

Дон Кихот. Чтобы понять простейшие вещи, Санчо, иногда приходится жертвовать самым дорогим. Например, глупостью.

Санчо. Может, я и глуп, конечно. Однако у меня хватило ума, чтобы стать великаном, когда вас проткнули, как лягушку.

Дон Кихот. Бывает, что дураки прикидываются умными. Случается, что и умные прикидываются дураками. Но когда дураки прикидываются дураками… Чего ради ты полез в великаны?

Санчо. Хотел напугать вашу милость. Чтобы вы, значит, вернулись домой, к человеческой жизни. Да и мне, правду сказать, изрядно надоели эти блуждающие рыцари, очарованные карлики и прочие мудрецы.

Дон Кихот. Это ты, Санчо, мудрец набитый, если думал напугать меня великанами.

Санчо. Однако ж попытка не пытка, верно, сеньор?

Дон Кихот. Глупости! Ты отлично знаешь, что я не верю в великанов, а равно во всяких там андриаков, драконов и прочие чудеса.

Пауза. Сервантес с изумлением смотрит на Дон Кихота.

Сервантес. Прошу прощения… Я не ослышался? Вы, сеньор, не верите в великанов?

Дон Кихот. Увы…

Сервантес. А как же драконы, колдуны, привидения и прочее тому подобное?

Дон Кихот. Открою вам тайну, сеньор Сервантес. Ничего этого нет на самом деле.

Сервантес. Куда же оно все делось?

Пауза. Дон Кихот молчит.

Санчо (вздыхает) . Ох, горе, горе… Лучше бы мне оглохнуть сейчас, чем слышать это…

Дон Кихот (Сервантесу) . Видите ли, сеньор… Когда-то я увлекся рыцарскими романами. И вообразил, что и сам я ничем не хуже рыцарей древности.

Санчо (встревает) . Святая правда.

Дон Кихот. Я решил возродить славные традиции странствующего рыцарства: помогать сирым, охранять честь девиц, оказывать покровительство вдовицам, служить опорою замужним и все в том же роде.

Сервантес (глянув на Санчо) . Да, я слышал.

Дон Кихот. И вот я надел на себя доспехи, оседлал верного Россинанта, а в оруженосцы взял Санчо.

Санчо (чуть не плача) . Меня, сударь…

Дон Кихот. И отправился в путь. В дороге мне во множестве попадались великаны, злые волшебники, призраки…

Санчо (встревает) . Андриаки, ваша милость.

Дон Кихот. Верно, Санчо. Они тоже.

Санчо (Сервантесу, негромко) . Пес их знает, кто они такие на самом деле, эти андриаки.

Дон Кихот. Я знаю, Санчо, но я далеко не пес, ты заблуждаешься в этом вопросе. Это весьма чудовищные чудовища. (Сервантесу.) Итак, нам встречались андриаки и много другой мерзости…

Санчо (вставляет) …особливо девицы и вдовушки… сколько мы от них натерпелись!

Дон Кихот. Со всеми этими страшилищами я сражался и побеждал их. Правая рука моя секла и колола, левая – благодетельствовала. Однако шло время, и я увидел, что жизнь вокруг не становится лучше. Сколько бы я ни убил драконов, на их место заступали новые. Люди так же злобились, воевали и завидовали друг другу, как и прежде.

Санчо. Еще и хуже, сеньор.

Дон Кихот. И тогда я понял, что всех драконов не перебьешь. Тем более, они давным-давно замаскировались под людей.

Санчо (Сервантесу) . Верьте слову, сударь. Бывало, приедем в местность, где дракон лютует. Только хотим отсечь голову, глядь – а это не дракон, а судья, или член магистрата, или городской голова, или какой другой уважаемый человек. Вот и едешь прочь, несолоно хлебавши.

Дон Кихот. Я постиг простую, и в то же время очень трудную вещь. Люди несчастны. И мое предназначение – не с драконами воевать, а утешать людей в их горестях, обидах и скорбях. Я кажусь им чудаком, они смеются надо мной – пусть. Но когда человек смеется, из него уходит злоба. Он не может убивать и калечить других, не может издеваться над ними, когда он смеется.

Сервантес. О, тут вы ошибаетесь. Я видел людей, которые со смехом перерезали ближнему горло и, хохоча, сажали его на кол.

Дон Кихот. Все же это исключение из правил. Обычно смех делает человека лучше и добрее.

Сервантес думает, опустив голову. Потом поднимает ее, смотрит на Дон Кихота.

Сервантес. Над вами смеются, сударь, а следовало бы плакать.

Дон Кихот. Почему?

Сервантес. Потому что ради людей вы сделали из себя посмешище!

Дон Кихот. Нет-нет, вы не правы. Я был и остаюсь рыцарем, рука моя тверда, а глаз верен. Но главное мое оружие нынче другое. Доброта и любовь.

Санчо (едва не плача, Сервантесу) . Видите, ваша милость! Он совсем спятил!

Дон Кихот. Санчо, Санчо, когда же ты поймешь…

Внезапно в комнату забегает Олалья. Она носится по комнате, что-то пытается убрать, переставить, но у ней все валится из рук.

Олалья. Ох, Пресвятая Богородица! Спаси и сохрани, Матерь Божья! Что же это будет-то, а? Ну, куда мы, куда?

Педро (забегая, рявкает) . Ну, что ты возишься?! Пошла вон!

Олальяубегает.

Сервантес. Что за беготня тут у вас, сеньор хозяин?

Педро. Будь я проклят, ваша милость, если что-то подобное случалось здесь раньше. Такие гости… Таких еще не бывало… И хотят видеть вас.

Сервантес. Меня?

Педро. Не вас! Его милость Дон Кихота.

Дон Кихот. Кто же хочет меня видеть?

Педро открывает было рот, но тут появляется изящная, богато одетая женщина – Дульсинея(Доротея). Она останавливается и смотрит на присутствующих.

Педро. Ее светлость Дульсинея Тобосская!

Дон Кихот (остолбенев на миг) . Боже мой! Владычица моих помыслов…

Сервантес (Санчо, негромко) . Кто это?

Санчо. Судя по имени – зазноба моего хозяина.

Дон Кихот (негромко) . Не зазноба, дурак, а дама сердца.

Сервантес вопросительно смотрит на Санчо.

Санчо (Сервантесу) . Так уж заведено у рыцарей, сударь. Вместо Бога они молятся прекрасным дамам.

Сервантес. Странный обычай.

Санчо. Что же тут странного? Бог – седовласый старец, а дамы все юны и прекрасны. А, значит, касаемо удовольствий ему до дам далеко….

Дон Кихот (сквозь зубы) . Санчо! Не богохульствуй!

Санчо. Но это же правда, ваша милость. Почему правду всегда зовут богохульством?