Юкио Мисима - Ночная орхидея

[5]. Эту барабанную дробь выстукивает душа. Как рвутся наружу из нее барабанной картечью слезы позора и запятнанной чести! До чего же смиренны вздохи тех, кто уже занял очередь у порога смерти. Смотрите, как, умирая, они прощаются с жизнью. Как беззастенчиво выставили напоказ свои раны, полыхающие точно каким–то маревом. Нет, они трепещут от ужаса в ожидании смертного часа. И уже ничего не прочтешь на их лицах, разве только сплошную гримасу стыда. Взгляните! Меня даже не удивляет, что сейчас ничего не видно вокруг. Только где–то далеко–далеко вьется вереница, нет–нет, не домов, но — могил. Да–да, моему взору открывается лишь череда отвратительных склепов и смердящих гробниц. И ни единому лунному блику никогда не дано засиять на гранитных их плитах:

Мы просто ангелы в сравнении с ними, потому, что стоим в стороне и от мира влюбленных, и от часа любви. Вот разве что время от времени и от случая к случая позволяем себе проделывать в кровати чисто химический обмен веществ. И даже неважно, сколько еще на свете таких вот клиник, как наша. Их все равно недостаточно. Вообще–то так утверждает наш главврач…

Ой, вон она приехала! Наконец–то приехала! Она всегда появляется в большой серебристой машине, несется в ней словно на крыльях и потом изящно паркуется у нашей клиники. Посмотрите–ка! ( ХИКАРУ подходит к окну).

Так, только что миновала мост. Вообще–то она всегда выезжает оттуда, делает круг… Ой, выходит. Она уже здесь, рядом с клиникой. Я и глазом не успела моргнуть, дверцы машины настежь. Ну ладно, я удаляюсь. Спокойной ночи.

Она стремглав выскакивает из комнаты через левую дверь. Пауза. Тихо и сдавленно названивает телефон. Пауза. В двери слева возникает оживший призрак РОКУДЗЕ ЯСУКО. Она одета в японское кимоно самого роскошного покроя, на руках — черные перчатки. [6]

ХИКАРУ. Госпожа Рокудзе!

РОКУДЗЕ. Хикару! Сколько же времени миновало?

ХИКАРУ. Так вот кто, значит, тот самый ночной посетитель?

РОКУДЗЕ. Кто тебе сказал? ( ХИКАРУ молчит) . Похоже, медсестра, она такая болтушка… Знаешь, я прихожу сюда вовсе не ради больной. Да, каждую ночь я приносила с собой орхидеи. Ну, пока не прознала, что ты уехал.

ХИКАРУ. Какие еще орхидеи?

РОКУДЗЕ ( показывает ладони) . Нет, в руках у меня ничего нет. Мои орхидеи не сразу увидишь. Это — цветы боли. [7]

Она заботливо раскладывает букет у изголовья Аой.

Я украсила ее изголовье бутонами, и, распустившись, они станут чадить адским пламенем, испепеляя все подряд вокруг себя. В их листьях упрятаны легионы страшных шипов, а соцветия смердят отвратительным зловонием. Оно напитает всю комнату. Взгляни–ка, спокойствие давно стерлось с ее личика, а губы изувечило ужасом. ( Руками в перчатках она водит у лица АОЙ ). Раньше, разглядывая себя в зеркало, она прекрасно знала, до чего же красиво ее лицо. А сейчас? Ей снится, будто оно превратилось в сплошной клубок морщин, на него жутко взглянуть. И стоит мне только коснуться этой вот шеи, как Аой тут же привидится, будто ее зажаривают в адском пекле. ( Она дотрагивается до шеи пациентки) . Кровь вот–вот прихлынет к лицу, дыхание остановится, а руки и ноги сведет нестерпимой судорогой.

ХИКАРУ ( в ужасе отталкивает РОКУДЗЕ) . Что ты вытворяешь с Аой?

РОКУДЗЕ ( отходит от кровати, слова произносит вкрадчиво, словно откуда — то издалека) . Я хочу заставить ее страдать.

ХИКАРУ. Извините, но Аой — моя жена, и я не позволю беспокоить ее. Ради Бога, убирайся сейчас же.

РОКУДЗЕ ( как можно вкрадчивей) . Нет, я никуда не уйду.

ХИКАРУ. Что–что?

РОКУДЗЕ ( подходит к ХИКАРУ и нежно берет его за руку) . Я пришла этой ночью, чтобы встретиться с тобой.

ХИКАРУ ( вырывая руку) . У тебя же руки как лед.

РОКУДЗЕ. Ничего странного: в них — ни капельки крови.

ХИКАРУ. А твои перчатки…

РОКУДЗЕ. Я сниму их, раз тебе не нравятся мои перчатки. Это совсем нетрудно. ( Расхаживая по комнате, она стягивает перчатки и кладет их у телефона) . Так или иначе, мне надо бы покончить с одним важным делом. За тем я, собственно, и наведалась сюда этой ночью. Не думай, что это так просто. Сейчас как раз полночь: ( Посматривает на часики на руке) . Уже первый час ночи, а ночью совсем не то, что днем. Ночью намного свободней, люди и вещи, все живое и неживое… все — все в подлунном этом мире пребывает во власти сна. Стены и встроенные в них шкафы, рамы на окнах и двери — все непременно забывается сном. А пока весь мир витает в объятиях сновидений, мне совсем ничего не стоит проскользнуть в щель или даже в самую малую щелочку. И раз мне удалось просочиться сквозь стену, то уж вряд ли ей когда догадаться об этом. Так что же такое, по–твоему, ночь? Ночь — это когда все сущее в поднебесной преисполнено гармонии. Днем свет и тени ведут друг с другом исступленную битву. Зато в сумерках черное с белым приходят к согласию. Проникая друг в друга, они сливаются в Единое. Ночные ароматы превращаются в соучастников священного таинства. [8]Ненависть и любовь, счастье и боль…

Всех и каждого соединяет благоуханная ночь. Даже в убийце, уверена, ночью проснется любовь к растерзанной жертве. (Смеется) . Ты что? Отчего так странно смотришь на меня? Похоже, удивлен, насколько безжалостно время даже ко мне.

ХИКАРУ. Я думал, мы больше никогда в жизни не встретимся.

РОКУДЗЕ. Ну и обрадовался, надеясь на это. Так вот почему ты женился на Аой. ( Со свирепым видом она поворачивается к спящей АОЙ) . На этой слабой, болезненной кукле! ( Разочарованным голосом) . Я лишилась покоя с тех пор. Я не в силах заставить себя уснуть — ни на минуту. Даже просто сомкнуть глаза.

ХИКАРУ. Ты что, пришла искать сочувствия у меня?

РОКУДЗЕ. Я сама не знаю зачем? С одной стороны, меня терзало желание прикончить тебя. Ну, а с другой? Я надеялась, что пусть даже мертвый, но ты все–таки пожалеешь меня. Вот и мечусь между двумя чувствами, казалось бы, совершенно исключающими друг друга. Странно. Как будто я сразу существую в двух измерениях.

ХИКАРУ. Не понимаю, ты о чем?

РОКУДЗЕ( поднимая к нему лицо) . Поцелуй меня.

ХИКАРУ. Пожалуйста, прекрати.

РОКУДЗЕ. Какие у тебя красивые глаза. И нос — совсем–совсем прямой. А брови? Они такие густые

ХИКАРУ. Я же сказал: прекрати.

РОКУДЗЕ. До чего нежны твои губы ( поспешно целует его) .

ХИКАРУ ( отпрянув) . Я прошу, ради Бога, прекрати!

РОКУДЗЕ. Когда в первый раз я поцеловала тебя, ты ведь тоже испугался, точно дикий олень. Совсем как сейчас.

ХИКАРУ. Верно, я струхнул, потому что не очень–то был влюблен в тебя. Скорее в этом — что–то от юношеского любопытства. А ты и воспользовалась. Надо полагать, теперь ты знаешь, что ждет женщину, злоупотребившую мужским любопытством.

Читать дальше