Андри Байелер - Антология современной швейцарской драматургии

ГЕРМАН.Обидеть хочешь, детка.

ЭРИКА (вытягивает шнурок из правого ботинка). Вот. Пожалуйста.

ГЕРМАН.Спасибо. Теперь обвяжем им Герману грудь. Вот так. Держи. (Хочет вручить Эрике деревянного Германа.)

ЭРИКА.И что прикажете с ним делать.

ГЕРМАН.Можешь повесить себе на шею. Как талисман.

ЭРИКА.Нет уж, увольте.

ГЕРМАН.Это подарок. Ты должна его принять.

ЭРИКА.Никак не могу. Поймите.

ГЕРМАН.Герман принесет тебе счастье, а без него человеку худо, это я тебе говорю.

ЭРИКА.Мне нельзя носить талисман.

ГЕРМАН.Кто это тебе сказал.

ЭРИКА.В Библии сказано.

ГЕРМАН.И в каком же это месте.

ЭРИКА.Там, где говорится о золотом тельце.

ГЕРМАН.Значит, взять моего Германа ты не хочешь. А в Польшу к этой маме-негритянке едешь.

ЭРИКА.Это не одно и то же.

ГЕРМАН.В любом случае ты неблагодарна. Что ж, тогда Герман останется со мной. (Вешает деревянного Германа себе на шею.) Ты еще пожалеешь, что пренебрегла амулетом. Это я тебе обещаю.

ЭРИКА.А мой шнурок.

ГЕРМАН.Надо было раньше думать.

ЭРИКА.Я потеряю ботинок.

ГЕРМАН.Видишь. Уже не везет.

ЭРИКА.Пожалуйста, скажите честно, как вы хотите мне помочь.

ГЕРМАН.Именно сейчас я и хотел тебе помочь. Хотел подарить тебе талисман. Но ты ведь не чета нам, простым смертным. Тебе ведь мой Герман не нужен.

ЭРИКА.Вы хотели помочь мне добраться до Ченстоховы.

ГЕРМАН.С моим Германом ты бы была уже на пути туда.

ГЕРМАН.На твоем месте я бы тоже обзавелся ножиком. Станет скучно, можешь по крайней мере что-нибудь вырезать. И не потребуются наркотики. Пристрастие к ним возникает от скуки.

ЭРИКА.Я не скучаю. Я верую.

ГЕРМАН.И во что же ты веруешь.

ЭРИКА.В то, что Господь послал сына своего на землю и что сын этот, Иисус Христос, умер ради искупления наших грехов.

Герман опускается на колени, складывает ладони, как это делают молящиеся, и бормочет что-то невнятное.

Что вы делаете. Не делайте этого. Встаньте. Я вас умоляю.

ГЕРМАН.Это была пародия. Так это будет выглядеть, когда ты опустишься на колени перед мамой-негритянкой. В моем воображении. Что ты хлопаешь глазами, как дура.

ГЕРМАН.Ты святая.

ЭРИКА.Нет.

ГЕРМАН.Тогда не хлопай глазами, как дура.

Эрика хочет уйти.

ГЕРМАН.Ты куда.

ЭРИКА.Обратно в автобус.

ГЕРМАН.Оставайся здесь.

ЭРИКА.Мне холодно.

ГЕРМАН.Оставайся здесь, говорю я. (Хватает ее за плечи.)

ЭРИКА.Отпустите. Мне больно. (Вырывается.)

ГЕРМАН.Терпение, пташка, сиди-ка в клетке и не трепыхайся. (Снова хватает ее за плечи, видя, однако, что Эрика не подчиняется и вновь пытается освободиться, бьет ее.) Жаль, что пришлось ударить. Я не хотел.

ЭРИКА.Прямо в лицо.

ГЕРМАН.Всего лишь пощечина. Нестрашно.

ЭРИКА.Вы же могли поговорить со мной.

ГЕРМАН.Вошло в привычку. А человек я незлой.

ЭРИКА.Вас я не боюсь. Сяду сейчас в автобус. Отойдите, пожалуйста, в сторону.

ГЕРМАН (снова бьет Эрику). Да, глядя на все это. Дитё-дитё-дитё-дитё. Что толку не бояться. Теперь ты все равно ревешь. Лучше покажи-ка мне свой билет.

ЭРИКА.Какой билет.

ГЕРМАН.Билет на мой автобус.

ЭРИКА.У меня его нет.

ГЕРМАН.То есть как это. У тебя нет билета.

ЭРИКА.Есть. Только до Ченстоховы.

ГЕРМАН.Постой. Я должен в этом разобраться. У тебя нет билета, и все же ты садишься в мой автобус. Как это называется.

ЭРИКА.Как.

ГЕРМАН.Я тебя спрашиваю. Как это называется, ездить в автобусах без билета.

ЭРИКА.Ездить зайцем.

ГЕРМАН.Ездить зайцем. И это твоя религия. Оставлять других людей в дураках. И это по-божески.

ЭРИКА.У меня и в мыслях этого не было.

ГЕРМАН.Верить в Спасителя, умершего во искупление наших грехов, и в то же время обманывать своих ближних. Как согласуется одно с другим. Это и есть религия твоей чернокожей мамочки.

ЭРИКА.Вы ведь хотели мне помочь.

ГЕРМАН.Пытаюсь, но с тобой как-то не получается. Вам, женщинам, помощь почему-то не по душе.

ЭРИКА.Особенно в виде ударов по лицу.

ГЕРМАН.О боже, какая же ты злопамятная. Не понимаешь шуток, да еще и злопамятная. Симпатии это не вызывает.

ГЕРМАН.Это мой единственный автобус. Пятьдесят четыре места. Служащих у меня нет. Я не капиталист. Почему бы тебе не охмурить какую-нибудь большую компанию. Почему бы не охмурить моих конкурентов. Например, Гафнера. У того двадцать пять автобусов. Подумать только, двадцать пять. Он платит водителям нищенскую зарплату, Эрика, нищенскую в лучшем случае. Этот человек заставляет их крутить баранку без передыха по пятнадцать часов, чтобы сбивать цены. Я не знаю, как долго еще продержусь. За рулем я шесть дней в неделю. Ничего не могу себе позволить, Эрика, ничего. Но я на это не сетую. Я сетую на то, что вдруг возникает девушка, молодая, симпатичная, образованная, утверждает, что верит в Бога, и переворачивает все вверх дном. Хочет меня охмурить. И тогда я бью тебя по твоему образованному личику, поступаю несправедливо, не могу это не признать, и как это тогда называется. Герман плохой. Все это знают. Все только об этом и говорят. Он бьет женщин. Положим, кто-то спросит, а почему, а зачем. Мне бы тебя, видит Бог, лучше не бить. На мне самом же потом скажется. Как пить дать. В этом мире нет справедливости.

ЭРИКА.Перестаньте петь лазаря. Мужчине в вашем возрасте сетовать на убогость этого мира. Стыдитесь. Порой случается такое, о чем человек и не помышлял. Взгляните на меня. Мне бы надо уже подъезжать к Ченстохове, а я торчу в каком-то лесу. И что же. Разве я жалуюсь. Виню кого-нибудь за это. Не ищите ошибок в поступках других. Хотите что-нибудь изменить — изменяйте.

ГЕРМАН.Где ты этому научилась.

ЭРИКА.Чему я где-то научилась.

ГЕРМАН.Так выступать. Складно, убедительно. Ты права, я ною слишком часто. Но что делать. Не лезть же на рожон.

Эрика вынимает кошелек.

ГЕРМАН.Денег твоих мне не надо.

ЭРИКА.Не хочу оставаться в долгу. Расплачусь сполна и в ближайшем селении выйду.

ГЕРМАН.В мой автобус ты больше не сядешь.