Михаил Болле - Безславинск

Физрук Лана Дмитрина была к тому времени уже навеселе.

– Выпивайте, гости дорогие, закусывайте, а то этих молодых век не дождешься! – говорила она громко, широко разводя перед собой руками, украшенными в честь праздника дешевой китайской бижутерией.

– А ты, Светлячок, смотри не налегай на горькую, – на правах «любящего» мужа, советовал ей директор Огрызко, – а то так гляди и сама никого не дождешься.

– Я в норме, Изильчик Лелюдовичечик. Я сегодня тамада! Поэтому всем руковожу! Ятидрёшкина коть! Ну-ка, дай сюда! – и бесцеремонная Лана Дмитрина резко вырвала из рук у мужичонки баян, приладилась к нему и запела:

Тут Лана Дмитрина сорвалась с места и пошла в пляс, свистнув и топнув пару раз по-мужицки, она продолжила:

– Дмитрина, ти що таке буробишь? Яка це в мого Генке свадьба окаянная? – возмутился дед Кузьма, привстав со стула. – Фіг знаэ шо несёт!

– Да ладно тебе, Кузьма! Подпевай, давай! – успокаивала распоясавшаяся Лана Дмитрина. – Радуйся, что они вообще жениться-то порешили!

– Лана Дмитрина, ты, как грится, особо не разводи тута басни, и так вся Отрежка не пойми чево про маво Генку собирает, – выкладывая на стол нарезку и домашнее сало со смалецом, посоветовала Степанида Владимировна, подразумевавшая: «Если бы ты не была женой Лелюдыча – в жизни бы здесь не оказалась! Думаешь, я дура? Думаешь, не знаю, что ты с моим мужем-придурком уже три года шуры-муры крутишь?».

А Отрежка про Генку «собирала» следующее: «Вот дуралей! Своих девиц бездетных на выданье – хоть отбавляй! А он себе пришлую выбрал, старше себя, да ещё и с „прицепом“ полоумным!»

– Ты, Кузьма, когда свою будку с кобелем назад на пасеку оттащишь? – опомнился мужчина в парадной форме милиционера.

Административный участок Отрежка обслуживал участковый инспектор милиции, старлей Ябунин Иван Геннадьевич. Он был устрашающе огромен и толст. Выхоленное, тяжелое тело его было бело-розового цвета – вылитый свинтус. Ширина спины, плеч, объем опустившегося живота так велики, что казалось, никакие женские руки на свете не в состоянии даже и обхватить его. Ябунин был в фуражке, белой рубашке с длинным рукавом (тщательно скрывал обильные псориазные бляшки по всему телу), в широченных брюках и в шлепанцах, потрескавшиеся ступни его ног быстро уставали, а потому он не любил носить полагающуюся по уставу милиционерам тесную обувь. С высоты своего роста он смотрел на деда Кузьму, как на подростка.

– Сам сдрапал, Иван Геныч, сам нехай и назад вертается! – отрапортовал Кузьма и опрокинул рюмку горилки, смачно занюхав её жареным солёным огурцом, фирменным блюдом прокурорши Ромаковой.

– Да не мог, кобелюка, сам уйти! – вмешалась продавщица Людон. – Небось, Кузьма пучеглазый по пьяни выставил его на дорогу для хохмы, а теперь отпирается!

Перед тем как заговорить, размалеванная безславинская «франтиха-продавщица» жеманно подбирала пухлые губы, потом складывала их в трубочку и закатывала под лоб глаза.

– И то верно. Права Люсяня! Начудил – признавайся! – допытывался участковый инспектор.

– Да я в жизти на таке не способен, укуси тебе цеглина! Делать мени нечохо – з будками по селу скакати!

– Короче, Кузьма, так: чтобы завтра у меня этой будки здесь не было! Кудой хош – тудой и девай её! – приказал старлей Ябунин, затем жестом попросил Кузьму наполнить его стакан. Когда Кузьма налил горилки чуть больше половины стакана, участковый инспектор другим, не менее понятным жестом остановил его. Выпив холодной горилки, Ябунин сразу подобрел, причем именно сразу, моментально.

Во двор богатого особняка забежал Рыжий жох и громко заголосил:

– Урааааа! Жених и невеста едут! Мамка и Генка! Жених и наречена! Встречайте!

– Ну, наконец-то! Слышь, ты, – толкнув локтём в бок своего мужа, распоряжалась Степанида Владимировна, – свекор хренов, тащи быстрее каравай!

Одноглазый Кузьма, смешной и добрый мужичок, беспрекословно засеменил в особняк, а жена его, прокурорша, поправив обеими руками бюст, словно готовясь к встрече с любовником, а не с сыном, взяла зеркало в красивой резной рамке и направилась к воротам. Из-за забора послышались продолжительные гудки трактора, и все гости, последовав примеру Степаниды Владимировны (но не тому, о котором вы сейчас подумали, дорогой читатель), засуетились, встали из-за стола и направились к воротам. Образовав некое подобие шеренги, гости выстроились от калитки и арки с пчёлами до самого стола.

Лишь немецкий мраморный дог прокурорши оставался невозмутимым – с поднятой головой Айдар грациозно лежал на крыльце, периодически зевал во всю пасть, обнажая страшные зубы и длинный розовый язык, и с высоты взирал прищуренными глазами на суетившийся во дворе люд.

В этот же момент к воротам особняка подъехал самый обычный сельскохозяйственный трактор, на капоте которого восседал игрушечный медведь в обнимку с сердцем. Единственная особенность трактора заключалась в том, что в кабине кроме тракториста восседали священнослужитель отец Григорий со своей женой Анисией. Ну, а в прицепе вместо сена или навоза находилась разнопёстрая компания молодых людей, улюлюкавших на всю округу, и жених с невестой – Генка и уже знакомая нам суетливая Вика, которая утром отказалась купить себе и своему сыну женскую шляпу.

Генка совсем недавно демобилизовался из военно-морских сил Украины и в подтверждение того решил не менять форму моряка на традиционный свадебный костюм-тройку. В белой бескозырке с надписью «Черноморский флот», задвинутой на затылок, он смотрелся залихватски! При первом взгляде на Генку бросалась в глаза необычайная прочность его фигуры. Морячок среднего роста имел такую широкую и высокую грудь, что, казалось, не сгибая шеи, не наклоняя головы, мог видеть, как при дыхании поднимаются нагрудные карманы белой сорочки. Плечи, руки, туловище, ноги – все прочно, словно выковано из железа. И при всем том легкость, собранность и подвижность чувствовались во всем его теле.

И, кстати, кататься по Отрежке на тракторе, а не на мамином дорогущем Мерседесе, была именно Генкиной идеей, поскольку он всегда претендовал на неординарность.

В противовес странной идеи жениха не надевать традиционный костюм-тройку, невеста вырядилась в пышное свадебное платье, напоминающее цветастую занавеску с линейными вставками из тюли. В фате, в букете невесты и бутоньерке жениха были странные цветочки, напоминавшие своими бутонами обычный репейник. По Вике было видно, что она безумно счастлива – отхватила молодого морячка-женишка, сына прокурорши-богатейки.