Михаил Болле - Безславинск

– Та цей дарунок только вместо пугало в огороде ставити! – возмутился Кузьма, вращая единственным глазом и хлопая кролика по ушам. – Тоже мне заграница!

Участковый Ябунин отвлекся от ухаживаний за Людон и подозрительно посмотрел на здоровенную игрушку. Задумался. Людон ткнула его локтем, налей мол, винца и добавила:

– А по-моему, Кузьма прав, ни хрена прикольного тут нет. Чо вы с этим подарком делать-то будете?

– Разберемся шо делать, – встала на защиту подарка Вика. – Не перживайте, титка Люда!

– Нифиртити себе! Какая я тебе тётя Люда? Ты, небось, старше меня будешь! Невеста фиго…

Вдруг за забором послышался громкий треск двигателя внутреннего сгорания, и в калитку, приковав к себе внимание всех гостей и самих виновников торжества, на стильном гоночном мотоцикле заехал молодой человек. Дог Айдар встал на передние лапы и вытянул морду вперед, на расстоянии обнюхивая вновь прибывшего гостя.

Запылившийся мотоциклист не справился с управлением, врезался в арку с пчёлами, повалил её, заглушил двигатель, снял шлем и заявил:

– Диздец пизайна!

Генка аж подпрыгнул, обрадовался, как ребенок долгожданному подарку,

– Во-о-о!!!!! Братан из Питера прирулил!

Прируливший из Питера братан ростом был ниже среднего, щуплый, с бледным лицом и пивным животиком, лет двадцати двух от роду.

Некоторые банки разбились, из них повылетали лютые пчёлы-затворницы. Звон пчелиных крыльев угнетал гостей, словно они сидели под пулями. Каждому с детства были памятны обжигающие уколы пчелиных жал. Народ всполошился и забухтел. Кому хотелось быть ужаленным в самом начале праздника?

– Внимание все! – будто не замечая казус с пчёлами, продолжал Генка. – Мой двоюродный Ванька-братик прямо из Северной столицы прикатил! Поняли? А это почти две тысячи километров!

– Гендос, не зови ты меня Ванькой! – тихо зашипел двоюродный братик. – Знаешь же, мне так не нравится. Вахлон я уже давно…

Обеспокоенные злые пчелы закружились над праздничным столом.

– Ёптить! – вырвалось у Кузьмы. – Ти що натворив-то, Ванёк?

Первая, кто получил пчелиный укус, была Людон. Она заверещала так, будто её без парашюта выкинули из самолёта с высоты десять тысяч метров.

– Да ладно ты, батя, с этими пчёлами, – хорохорился жених. – Уважает меня братан! Вахлон-Буравцон! Вахлонище, давай сюда! А фамилию-то ещё не сменил?

– Неа, та же…

– Правильно! Фамилия у тебя знатная! Не Овцов, а Буравцов! Буравчик, значит! В любую щель, в любой зад без мыла залезешь! Ха-ха-ха!

Следующим объектом нападения пчел стал неказистый бородатый мужичок-баянист, сидевший с краю от стола – он получил жалом в локоть. Тот на глазах опух и сделал своего хозяина, который молча выдержал пчелиное нападение, ещё более непрезентабельным и расстроенным. Ведь мало того, что физрук Верходурова гармонь отняла, да ещё пчела проклятущая ужалила. Что за напасть?

Одна из пчелок запуталась в волосах Ланы Дмитрины, у самого уха, и она замахала рукой. На испуганный зудящий вопль труженицы бросились на выручку десятки пчел, с разлету втыкая жгучие жала.

– Спасайся кто может! – загорланила басом Лана Дмитрина и, отчаянно отбиваясь, кинулась в ближайший кустарник черной смородины. На бегу она повалила фуршетные журнальные столики – наземь хором повалились домашние пироги с подносами, печенья, ягоды, фрукты с вазами, компоты, домашнее фруктовое вино в пятилитровых банках тоже грохнулось, но банки чудом не разбились.

Дог Айдар не любил пчел, поэтому он решил удалиться внутрь особняка, где в каминном зале его ждал любимый кожаный диван расцветки «Долматинец», купленный прокуроршей Ромаковой специально для своего огромного любимца.

Кузьма метнулся в сарай за пасечным дымарём – устройством для отпугивания пчёл, а толстозадая прокурорша, причитая: «Говорила дураку – не городи ты этого мудизма тута!», принялась размахивать полотенцем в надежде разогнать остервенелых насекомых.

Пчелы облепили Степаниде Владимировне спину, шею, руки.

Прокурорша бросилась к воротам, упала на кучу гравия в углу забора и начала кататься по ней. Сообразительные бабы накрыли её покрывалом, взятым с лавки. Другие бабы, менее сообразительные бегали по двору, верещали и размахивали руками.

Над поваленной аркой звенящим вихрем негодующе гудели и кружились пчелы.

Вахлон попытался поднять уроненную наземь арку и водрузить её на прежнее место, но из этой затеи не вышло ничего хорошего, поскольку конструкция перекособочилась и, как пьяная, заваливалась на танцплощадку. Плюнув на эту затею, Вахлон прислонил арку к забору, там же припарковал своего железного коня и, отмахиваясь от пчёл, с выдохом заявил:

– Всем узникам замка Иф салют!

Не к месту пошутил питерский гость, чем вызвал, мягко выражаясь, недоумение на лицах многих безславинцев.

– Какие это мы тебе узники, москаль? – послышалось из толпы гостей, но Вахлон, не обращая ни на кого внимания, схватил на руки подбежавшего к нему Рыжего жоха,

– Здорово, племяш!

– Дядько Ваня! Чого мени з города привёз? – хотел знать племяш.

– Людон! Да хватит тебе уже орать! – наехала на продавщицу прокурорша Ромакова, пострадавшая от пчелиных укусов в гораздо большей степени.

– Это оправданно! – встал на защиту участковый инспектор Ябунин, – И даже небезопасно! Люсяня потерпевшая…

– Я думал, ты прикололся, что на мотике прикатишь! – не переставал восторгаться Генка, – Прямо из Питера! Надо ж!

– Я, вообще-то, за свои слова отвечаю обычно, – с расстановкой заявил Вахлон. – Ты же знаешь, братик.

– Знаю. А у нас тут такое творится! Война, в натуре! Я после свадьбы сразу в ополченцы подамся! Эти бандэровцы поперёк горла мне стоят. Может, и ты у нас тормознёшься? Тут ведь сейчас судьба русского народа решается…

После этого неожиданного предложения Вахлон задумался, опустил племянника на седло мотоцикла и достал из небольшого рюкзака рулон туалетной бумаги, целиком исписанный комплиментами. – Поглядим, – и продолжил копаться в вещах. Следующее, что появилось из рюкзака, была упаковка с петардами, которые Вахлон вручил своему «племяшу»,

– Это тебе, пацан, жги по полной! Вот и вам, молодожены, из Питера, так сказать, неординарный и реально прикольный подарок. Мой подарок называется «54 метра нашей любви». Здесь на каждом метре разные комплименты написаны, три дня писал, старался.

Генка с Викой переглянулись, и в их глазах повис один и тот же неразрешимый вопрос: «Едрён-батон! И шо нам с этим делать? Даже жопу не утрёшь…». Тут появился Кузьма с дымарём и ведром воды. Он начал активно окуривать своё произведение – арку – и обрызгивать её водой. В Лану Дмитрину, показавшуюся из кустов смородины, одноглазый Кузьма пустил из дымаря устрашающую струю.