Серж Брусов - Эклиптика

Постепенно проходящая сквозь деревню «улица» чуть расширилась: асфальтовой полосы по прежнему хватало только для одного автомобиля, но по бокам от дороги теперь тянулись довольно широкие ухабистые обочины с выдавленными в земле колеями и следами от шин. Большая часть пространства вокруг меня была покрыта зарослями густой высокой травы, порой прерываемыми кусками старых заборов и ведущими в никуда утоптанными тропинками. Строений, по мере продвижения вглубь, стало больше: там была и пара совсем новых домов, подобных тому, который я встретил практически на входе в деревню, и три-четыре отремонтированные, перекрашенные, ухоженные избушки, но подавляющее большинство построек являлись ветхими, покосившимися и потемневшими от времени лачугами. Всего я насчитал около семи-восьми «живых» домов и около полутора десятка «мертвых».

Возле некоторых новеньких заборов стояли автомобили, на участках были слышны отдаленные голоса, доносился запах костра и шашлыка. «Интересно», – подумалось мне, – «с одной стороны, люди тут есть, жилища явно обитаемы, а с другой – не покидает ощущение, что попал в давно забытый, затерянный мир…» Остановившись на минутку, я закрыл глаза и прислушался. Здесь не было слышно шума от скоростных магистралей и уличного движения в целом: стояла практически полная тишина. Очень-очень тихий и далекий городской гул совсем не обращал на себя внимания, уступая место звукам природного происхождения: жужжанию и стрекоту насекомых, а также шелесту листвы на раскидистых деревьях – в основном, дубах и кленах. Вокруг летало много достаточно крупных (длинной сантиметров в 8—10) стрекоз. Они садились на соцветия огромного растения, похожего на укроп (мне много раз говорили, как оно называется, но я так и не запомнил), перебирали лапками, поворачиваясь вокруг своей оси, и летели дальше, иногда «зависая» в воздухе. Я внимательно наблюдал за этим процессом, поскольку сам последний раз видел стрекозу лет в десять, с тех пор их довольно редко можно было встретить в ближнем Подмосковье, не говоря уже о Москве.

Главная улица пересекалась с двумя поперечными: сначала с первой – пошире и с виду оживленнее, а в самом конце – со второй – поуже, но подлиннее и, на первый взгляд, совсем заброшенной. Схематично это выглядело очень похоже на букву Т с еще одной «перекладиной» (примерно вдвое короче верхней), расположенной аккурат посередине длинной «ножки». Около каждого из перекрестков стояло по старой водопроводной колонке. Я подошел к одной из них и чисто из интереса нажал на рычаг. Из крана практически сразу ударила мощная струя кристально чистой воды и, разбившись о камень, «вмонтированный» в землю, слегка забрызгала мне кеды.

На дальнем перекрестке я повернул направо и двинулся вглубь по узкой поперечной улице. Здесь уже не было асфальтовой дороги, и чувство попадания в глубинку за сотни километров от Москвы усилилось. В этой части деревни заброшенных участков наблюдалось значительно больше. На многих из них дома отсутствовали вовсе, на других можно было различить следы давних (и не очень) пепелищ, а откуда-то до сих пор слабо тянуло пожаром. Оставшиеся «в живых» избы представляли собой давным-давно не обитаемые строения: какие-то ушли в землю на четверть высоты – почти по самые окна, другие клонились набок под таким неестественным углом, что легко могли бы вписаться в какое-нибудь сюрреалистическое художественное полотно. Отдельные постройки вроде бы твердо стояли на земле, но были старыми, потемневшими от времени, с облупившимся давним слоем краски, мутными стеклами, да и вообще выглядели так, что никакого желания долго задерживать на них взгляд у меня не возникало.

Среди всех них несколько выделялся последний дом, расположенный в самом конце улицы, упирающейся в густые заросли. Этот явно был обитаем – выглядел хоть и не очень ухоженно, но намного лучше, чем все, соседствующие с ним. Стены были окрашены в светло-коричневый цвет, оконные рамы – в голубой, а крыша – в темно-зеленый. Краска, конечно, была положена давно, цвета несколько выгорели на солнце, но всё равно производили хорошее впечатление и говорили о не-безразличии хозяина к внешнему виду своего жилища. Участок был обнесен старым, но ровным и целым забором, на деревянной калитке красовалась ржавая прибитая гвоздями подкова, а под ней – железный ящик для писем с небрежно написанным номером 36.

Сразу за последним домом, «обрубая» грунтовую дорогу, начинались беспорядочно переплетенные между собой кусты, прямо в центре которых, однако, располагался «проход» куда-то вглубь. Низкие заросли постепенно переходили в деревья повыше. Сначала я подумал, что тропинка, ныряющая в кусты, ведет в лес, но, подняв глаза, заметил, что за кронами вязов и плакучих ив виднеется просвет вечернего неба. Это позволяло сделать вывод о поляне или еще каком-то пространстве, располагавшемся позади небольшого перелеска. Мне стало интересно и я, недолго думая, нырнул в зеленую толщу.

Под кронами деревьев было существенно прохладнее и темнее. Практически сразу же меня окружило облако мелкой мошкары и несколько комаров – явления для центра Москвы уже далеко не первый год как удивительно редкие. Ширина перелеска оказалась совсем небольшой – метров пять-шесть, но густая зелень, сужавшая тропинку, зрительно удлиняла дистанцию. В траве стрекотали то ли сверчки, то ли еще какие-то «музыкальные» насекомые, сверху доносились прерывистые трели неизвестных мне птиц, а где-то совсем рядом, чуть в стороне от меня, то появлялся, то исчезал отчетливо слышный шорох. «Звуки природы», – вдруг подумалось мне, – «насколько же быстро мы отвыкаем от них, живя в городе». Не успел я додумать свою мысль до конца, как на тропинке, примерно метрах в трех впереди, появился и сам объект, порождавший шорох.

Им оказалась обычная «дворняга» – потрепанный жизнью бурый пес средних размеров со свалявшейся шерстью и умными глазами. Собака стояла точно посередине тропы, занимая ее большую часть, и внимательно смотрела на меня. Я остановился, но, немного поколебавшись, продолжил путь, рассчитывая как-нибудь обойти животное стороной. Пес, заметив движение в свою сторону, резко занял оборонительную позицию – чуть присел на задние лапы, вытянув передние, оскалил острые зубы и тихо утробно зарычал. Мне стало ясно, что дальше путь закрыт и, чуть поразмыслив, я благоразумно решил отступить, очень медленно и без резких движений.

Несмотря на то, что солнце почти скрылось за горизонтом, контраст между перелеском и открытым, пусть и не слишком широким пространством деревенской улицы был настолько силен, что я невольно прищурил глаза. Последние красно-желтые лучи с трудом пробивались сквозь кроны деревьев, а рой мелких мошек, кружащих перед самым носом, становился всё гуще. Часы показывали начало десятого – как оказалось, я, сам того не заметив, провел в этой деревне целых полтора часа. Еще раз оглядевшись по сторонам, я, под глубочайшим впечатлением от этого странного, богом забытого места, побрел обратно – в направлении автобусной остановки.