Наталия Вико - Андрогин. Запретная тема. 18+

Денег отец не оставил. Он все время кому-то помогал, кого-то спасал, давал в долг и считал неприличным об этом напоминать. Мать же была совершенно не приспособлена к жизни и попыталась опять заставить меня просить подаяния у родственников. Я, естественно, отказалась и после очередного скандала гордо удалилась жить к девяносточетырехлетней бабушке Осанне, которая целыми днями полулежала в кружевах на диване с томиком чего-то французского. Но прожила я там недолго. Варька с нервирующей периодичностью появлялась у бабули, заливая меня и все окружающее пространство потоками безмерной материнской любви, и я, в целях сохранения жизни и здравого рассудка милой Осанны, приняла решение вернуться домой. А в связи с тем, что матушке надо было помогать, вскоре устроилась в вечернюю школу и пошла работать на радиозавод собирать радиодетали. Работа была нудной, в пятнадцать лет усидеть одним местом в школе, а потом тем же местом на заводе – было просто невыносимо. А жить когда?

Возможно, вследствие поиска смысла жизни вскоре и случился еще один серьезный конфликт с Варькой. Она бегала за мной по квартире и пыталась отхлестать кухонным полотенцем, я увертывалась, отстаивая свое право на самоопределение со свойственной мне решимостью. Поэтому в доме после этого стало недоставать многих привычных предметов, в том числе настольной лампы, китайской вазы и графина. Шума было много, но из-за чего? Я не пришла ночевать. Всего-то! В то время я влюбилась. В небо. Беззаветно и на всю жизнь! Я вообще очень верный человек, если еще об этом не говорила. Небо звало меня к себе с младенчества, когда отец укладывал свое чадо спать во дворе под звездами. Потом, с годами, я все чаще и чаще поднимала глаза к небу, ища ту, свою звезду, свой настоящий и единственный дом. Стремление к свободе, любовь к небу, желание подняться над ситуациями и проблемами и, очевидно, воспоминание об огромных пропеллерах, которые матушка с таким старанием сооружала на моей голове, привели меня в аэроклуб.

О, как я обожала самолеты! Относясь к ним, как к большим небесным птицам, я порой испытывала непреодолимое желание покормить их с рук или почесать где-нибудь под крылышком. Уже в шестнадцать лет я сделала свой первый прыжок. Никогда не забуду, как раскрылся парашют, подбросив меня вверх, словно в далеком детстве на папиных качелях, и показалось – он здесь, совсем рядом, в этом небе, гордится мной и хранит своей любовью. После этого по субботам и воскресеньям я не уходила из клуба, оставаясь там ночевать. Шум двигателя казался мне музыкой, а слова «лонжерон», «фюзеляж», «фланца», «монокок» манили своей загадкой, мистикой и чем-то неуловимо французским. Почему французским? Не знаю. Я произносила напевно и слегка гнусавя: «лонжерон-н-н» и, лежа под крылом самолета, представляла себя пролетающей над далеким и манящим, к слову, до сих пор манящим, так как я там еще не бывала, Парижем.

Первые мои самостоятельные полеты на планере придали уверенности: небо – это моя стихия! Методом исключения я тут же пришла к выводу, что вода, соответственно – не моя. Кто только ни учил меня плавать! Какие титанические усилия затрачивали несчастные и упорные доброжелатели! Бесполезно. Я безоговорочно шла ко дну. И, выведя свою формулу: «Рожденный летать – плавать не может», всецело отдалась небу.

Варька не знала, что со мной делать. И однажды придумала, сообщив, что моя святая обязанность сопроводить ее в Баку, где жила мать моего отца, соответственно, моя бабуля номер два. Город мне очень понравился – чистый, красивый, веселый. Все были приветливые и улыбчивые, на улицах часто слышался смех. Всюду витал манящий запах моря и нефти. Матушка, видимо, прекрасно осознавала, что нефть и деньги неразделимы, и именно поэтому начала с самого порога окучивать бедную бабулю, которая, правда, отнюдь не была бедной, хотя к нефти отношения не имела. Ну, бывают в жизни исключения.

Я с любопытством ринулась осваивать новое пространство, и город очаровывал меня все больше и больше: мощеный лабиринт Бакинской крепости, старые кварталы, набережная, по которой прогуливались влюбленные парочки – от всего этого веяло романтикой и счастьем. Через два дня разразился скандал. Мать по своей привычке начала канючить и просить денег, а бабуля послала ее со всей принципиальностью человека, имеющего отношение к запаху денег и нефти. На другой день маман собрала вещи и вместе со мной покинула непреклонную свекровь. Ну, что поделать, со свекровями редко кому везет! А на пороге, когда я уже была за калиткой дома, громогласно прокляла бабулю. И вот ведь прав старик Тютчев: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». В данном случае слово отозвалось далеко не лучшим образом. Буквально через несколько дней бабушка зацепилась платьем за газовую горелку и сгорела заживо. И тут вся родня ринулась искать, где их «куркулиха» спрятала деньги. Дед, отец моего отца, имел до революции завод в Баку, огромную деревню в Нагорном Карабахе, владел фабрикой, был бережлив и скуп, поэтому все знали – деньги есть, но вот где? Сначала бойкой родней был перевернут весь дом. Затем раскопки продолжились в саду. Бабуля, безусловно, увидев бы такое количество родственников, с остервенением вскапывающих ее огород и все, что его окружало, просто рыдала от умиления и счастья, что сумела-таки воспитать в своих потомках любовь к труду. Надо заметить, что бабка оказалась, видимо, поклонницей истории про кота Базилио и лису Алису – вскоре из земли под радостные крики родни выкопали шесть кувшинов, полных золотых монет. Мать, узнав про находку, рванула было снова в Баку, но я встала на пороге, пригрозив, что если она это сделает, потеряю к ней последнее уважение, и матушка осталась дома.

Между тем события начали развиваться весьма неожиданно: в меня влюбился молоденький армянин из Греции, заявив в порыве страсти, что в свои почти двадцать лет имеет полное представление, как обеспечить женщину и деньгами, и любовью. И вот в один знаменательный вечер этот прекрасный греческий армянин, или армянский грек, заявился к нам просить моей шестнадцатилетней руки. В самом начале его взволнованной речи матушка отказала ему с таким темпераментом женщины гор, что парень кубарем летел по лестнице. А я от радости, что в кои-то веки наши с маман взгляды на жизнь и мое место в обществе совпали, включила радио и начала танцевать. Итак, включила музыку порадоваться, что замуж не выхожу, и вдруг слышу – поет знаменитая тогда Майя Кристалинская: