Михаил Курсеев - Военно-политический роман. Повести и рассказы

Попутчики сидели внизу, и пили чай, один из мужчин, как бы оправдываясь, весело сказал:

– Проснулись, орлы, мы вас не дождались, уже проголодались, – завтракаем, давайте присоединяйтесь, милости просим – к нашему столу.

– Приятного аппетита, – чуть не хором ответили ребята.

– Не ждите нас, кушайте, нам ещё умыться надо, – добавил Миша, спрыгивая со второй полки, за ним последовал Валера. Взяв полотенца, они двинулись в конец вагона, где был открыт единственный туалет, в который и стояла огромная очередь. Почему-то в семидесятые и восьмидесятые годы в поездах дальнего следования было принято – открывать только один дальний туалет от проводников. Может потому, что люди были настолько привыкшие к очередям, что мало кто этим фактом возмущался, а проводникам было это на руку. Один туалет убирать же легче, да и у самих под боком – персональные, а не общего пользования удобства. В те времена проводники чувствовали себя не обслуживающим персоналом, а скорее начальствующим составом вагона. Справедливости ради сказать – были разные: и добродушные и злые, приветливые и безразличные ко всем и всему. В вагоне, где ехали ребята проводники были средние, как оценил бы их Михаил. Они не ворчали на пассажиров, обслуживали, но не навязывались с услугами, периодически делали уборку в вагоне, но второй туалет не открывали.

Попутчики, закончив утренею трапезу с интересом сидели – разглядывали стопку журналов, газет, предложенную им для выбора немыми. Немые – это особое явление, которое было и по сей день живёт в поездах дальних и ближних. Они носят всякое чтиво, раскидывают стопками по разным купе, потом возвращаются и на пальцах показывают пассажиру сумму за понравившиеся экземпляры. Вообще, Миша не верил, что они немые, хоть ни разу не видел и не слышал, как они разговаривают. Он думал, что просто им так удобнее общаться с покупателями, не надо отвечать на глупые вопросы типа, – Почему так дорого или откуда это у вас? Немые иногда предлагали и клубничку: журнальчик заграничный или колоду карт порно.

Миша тоже глянул периодику, предложенную для выбора, взял себе журнальчик «Нева», он толстый, хватит и на обратную дорогу, и в нём можно было почитать интересные рассказы и стихи. Через минуту немой появился на пороге купе, каждому показал столько пальцев, на сколько – тот выбрал, а это означало рубль, два рубля, три. Дробей и копеек немые не знали, может, не изучали никогда, или просто, мелочиться не хотели. Главное не они, ни с ними никто никогда не торговался, может, не умели по немому говорить пассажиры или в поезде никогда мелочные люди не ездили, – к таким выводам пришёл Миша, углубляясь в свои наблюдения и рассуждения.

За чаем пришлось топать самим, чтобы долго не ждать, проводники с утра не успевали разносить всем желающим. Хоть и солнце стояло высоко, но пассажиры не спешили рано просыпаться. У кого – отпуск, у кого – командировка, но все после трудовых будней на земле, многие считали своим долгом вдоволь отоспаться на колёсах, да и очередь в туалет. А спали столько, сколько могли осилить. Некоторые за двое суток умудрялись проспать по сорок шесть часов. При этом они с гордостью говорили, что, если чай не пить, то могли проспать и сорок восемь. Это ж надо – как устали эти люди, наверно, много работали.

Мама Миши напекла ребятам в дорогу целую кучи пирожков с капустой, картошкой, вкуснейших в мире пирожков. С мясом в дорогу она боялась давать детям пирожки, в поезде жарко, мясо быстрее портилось, чем капуста и картошка. Но и эти она наказала им съесть в течение суток, поэтому пирожки надо было уничтожать, а то они станут опасными для здоровья. Осилив кое-как с помощью спутников по купе половину запаса пирожков, ребята забрались наверх на свои полки и принялись с удовольствием созерцать, мелькающие за окном картины дивной русской природы. Большой ближайший город Оренбург будет ещё нескоро, только ближе к вечеру, а всего ехать ещё почти сутки.

– Миша, а в деревне, куда мы едем речка большая? – спросил Валера.

– Мы едем не в деревню, а в село, село большое, райцентр, а речка там маленькая, – объяснил Миша.

– А какая разница между селом и деревней, село больше, чем деревня?

– Нет, бывают деревни больше, чем некоторые сёла, но раньше в селе была обязательно церковь, а в деревне не было, вот и вся разница.

– А вашем селе есть церковь сейчас?

– Была когда-то, сейчас там почта, – ответил Михаил.

– Значит, мы едем в деревню, – съязвил друг.

– Называй моё село, как хочешь, но для меня роднее уголка, чем эта деревня в мире нет, я там родился, вся моя родня там живёт, а в Узбекистане только родители и друзья.

– А зачем тебе церковь, Галина с тобой сюда венчаться не поедет, – съязвил теперь Михаил.

– Это почему не поедет?

– А там вам обоим моя родня глаза выцарапает, как узнает, что ты у меня девушку увёл, и космы вырвет, так что успокойся, довольствуйся наличием ЗАГСа в твоём родном городе.

– Во-первых, ещё не известно: кто и кого у кого увёл или уведёт, но если повезёт тебе, то моя родня в моём городе никогда тебя не тронет. Я лично тебя буду охранять в нашем ЗАГСе, клянусь, – торжественно произнёс Валера.

– Да ты что, брат, я шучу, а ты всерьёз, вот возьму и срочно женюсь на ком-нибудь в своей деревне, чтобы тебя успокоить лишь бы.

– Женилка ещё не выросла, – Валера, обидевшись, отвернулся к стене и принялся делать вид, что читает журнал.

Видно, услышав разговор ребят, желая их помирить, один из командировочных мужчин подал свой голос:

– Ребята, я случайно услышал, что вы из Чирчика?

– Да, – одновременно ответили два друга.

– Мы были в вашем городе в командировке, там итальянцы строят завод «Капролактам», слышали про такой? – продолжил он.

– Конечно, слышали.

– Так вот, это новое предприятие по современным технологиям совершенно безопасно, но у вас уже есть огромный химический комбинат. Мы считаем, что для одного города с населением в двести тысяч два мощных химических производства многовато. Мы подготовили предложения по установке очистки выбросов химического комбината, и если нас не уволят за наши предложения, то всё будет хорошо, а если наши предложения кинут под скатерть, то не знаю… – зачем-то раскрывал правительственные тайны он им, он сам не знал. Может для того, что как то хотел помочь городу, чтобы хоть через кого-то довести информацию до населения об угрожающей опасности, не в силах сделать это официально.

А просто, может, ему хотелось спасти хоть этих двух отличных ребят, угощавших их незнакомых москвичей мантами и пирожками с таким искренним восточным радушием русской души? Он знал одно то, что сейчас, раскрывая государственную тайну о том, как медленно там травят население, выдавая на-гора тонны удобрений, пороха и тротила, он совершает преступление, но считал большим злом травить народ и ничего не делать.