Михаил Курсеев - Военно-политический роман. Повести и рассказы

Загрузив ребят и вещи в машину, Саня лихо рванул с места, через пятнадцать минут они уже ехали по бескрайним и удивительно красивым сельским просторам. Саша свой край любил не меньше, чем младшего брата. Михаил, родившийся в этих местах, знал здесь каждый лесок и поле, но каждый раз, встречая его, брат по дороге вновь и вновь начинал показывать и рассказывать Мише все прелести малой Родины.

Миша его слушал, не перебивая, с удовольствие, как соскучившийся блудный сын по своему родному краю, он готов был выскочить от восторга из машины, упасть в это русское поле, в рожь и часами просто лежать и слушать дыхание родной земли, пение птиц. Готов был смотреть и смотреть на это всё такое близкое и дорогое его сердцу, потому рассказы Сани для него были, как бальзам на душу.

Михаил глянул на Валеру, который тоже восторженно созерцал с замиранием сердца проплывающее великолепие за открытыми окнами автомобиля. Мишу переполняла гордость за своего брата – настоящего русского богатыря, будто сошедшего с былинной картины, за леса и поля его Родины, захотелось тоже хвастать и восторгаться, но дыханье перехватило, и слова не шли наружу.

Душа Валеры была переполнена схожими чувствами. Сам он родился и вырос в Узбекистане, его предки там осели ещё до войны, поэтому все родственники, кого он знал, жили там же, но он почувствовал нутром, что корни его тоже здесь где-то.

Дед его был из-под Тамбова, его сослали с семьёй в двадцатые в Узбекистан после подавления большевиками крестьянского восстания в Тамбовской губернии. Он погиб во время Великой отечественной под Киевом. Отец Валеры работал шофёром в Чирчике, Валера был совсем маленьким, когда тот разбился во время аварии. Вот так получилось, что корни Российские были утеряны его семьёй. По материнской линии картина тоже была не лучше, маму его привезли совсем маленькой трёхлетней девочкой во время эвакуации вообще одну, она не помнила ни откуда она, ни кто её родители. Помнила одно, – поезд бомбёжка, детский дом.

Валера повернулся к Михаилу:

– Спасибо тебе, братан, не знаю: когда бы я смог попасть на Родину. Знаешь, странно, но вот я всю жизнь прожил в Узбекистане, редко о России думал, а вот увидел её и сердечко защемило. Понял, что я русский.

Вдали показалась АЗС, одиноко стоявшая на дороге, обрамлённой справа густой зелёной посадкой, а слева открытым огромным полем, колосящимися посевами, созревающих хлебов. Перед АЗС Саня повернул налево, и через несколько секунд впереди слева показалось село. Родное село Кондоль, где родились Саня и Михаил с разницей в шесть лет, село, где Саня провёл всю свою жизнь, а Миша возвращался в родные места с далёкой чужбины с годами всё реже и реже.

Справа и слева стояли постройки ДРСУ, ПМК, ещё поворот налево и уже ехали по главной улице села, перед мостом метров за двести, повернули на родную улицу Сани. Не доезжая до родительского дома метров триста, Саня на всю мощь начал давить на клаксон, как принято в свадебных кортежах, тем самым оповещая всех и вся, что к Сане Комиссарову брат приехал. Рёв был на всю округу такой, что невольно люди начали выходить на улицу, а Саня, с довольной улыбкой, высунувшись в окно, махал всем рукой, продолжал давить локтём второй руки на сигнал, распугав всех собак, кошек и гусей, чинно гулявших по улице. Подпрыгивая резво на кочках и ямах, Газик, лихо развернувшись, притормозил у дома. Тётя Нюра и дядя Коля уже стояли у крыльца, они сразу поняли, услышав рёв сигнала, что это подъезжает их бесшабашный сын и от радости, что везёт брата и их племянника, готов не только всю округу, но всю область поставить на уши.

Тётя Нюра первой кинулась обнимать Мишу и как то принято у женщин – разревелась, целуя его. Тётя Нюра – это родная сестра мамы Михаила, была очень похожа на свою младшую сестру Веру. У них в доме висел портрет тёти Нюры в молодости, так Миша с Саней один раз чуть не до драки в детстве поспорили: чья это мать? Миша, конечно, был не прав, но на всякий случай он Сане из рогатки врезал чуть не в глаз, правда, бумажным снарядом. За то был бы бит и сильно, будь он побольше, но за свой малый рост и глубоко ещё детский возраст, получил от Сани только хороший пинок под зад. Саня пострадал больше, сей момент был замечен дядей Колей и не остался без должного отчего внимания и хорошей порки. Аргументы: мол, Миша сам виноват, во внимание приняты не были. Это был единственный и последний раз в жизни, когда братья поссорились.

Дядя Коля стоял молча сзади в очереди за своей долей объятий. Наверно, из солидарности с Анкой, (как он звал свою жену) – тоже пустил скупую мужскую слезу. Дождавшись, пока тётя освободила племянника, сам схватил его в объятья, и как Саня на перроне начал его с силой тискать, трясти и целовать. А сила у Камедрила (так все дядю Колю звали в селе), была ещё – та, Саня был здоров в отца, но ростом крупнее его.

Как положено, было в селе при прибытии дорогих гостей, вечером дома у тёти Нюры собралась вся ближайшая родня отметить сей радостный праздник. Пришли тётя Маруся – старшая сестра мамы Михаила, её муж – дядя Лёня, Володя – их сын, он был старше Михаила на двенадцать лет, а так же жёны Сани и Володи – обе Люси. Не было только бабушки Поли, тётя Нюра объяснила, что бабушке нездоровится, старенькая стала совсем, и никуда уже не ходит, но по дому всё делает сама.

Старший брат Володя и Саня, хоть и жили рядом, но между собой почти не общались, почему? Никто не знал, не знали и они сами, может из-за разницы в возрасте, каждый жил своей жизней. Михаила они любили оба, относились к нему по-братски, и ему говорили оба, что он у каждого единственный брат.

Запахло жареной картошкой с луговыми опятами так ароматно, что перехватывало дух. Тётя Нюра знала, что Миша обожал опята, поэтому, как только рассвело, пошла на луг к маслозаводу и набрала там грибов целую корзину. Стол ломился от нехитрых, но таких вкусных деревенских деликатесов. Все с собой принесли кое-что из личных запасов, тут был и копчённый в печи гусь, приготовленный дядей Лёней, холодец, сваренный накануне Люсей – женой Сани и непременные соленья и варенья в изобилии. Конечно, как неизменный атрибут на русском столе присутствовало несколько бутылок белой. Так в селе называли водку, а виноградное вино – красно.

Все были бесконечно рады приезду любимого племянника и брата, засыпали вопросами ребят о Чирчике. Они все бывали там, в гостях у своей любимой младшей сестры и тёти, поэтому непременно хотели знать всё:

– Как там труба всё дымит? – интересовался дядя Коля.

– Дымит, отвечали ребята.

– А арбузы поспели? Вина много сделали прошлый год? – спросил Саня, уминая привезённую ребятами рыбу. Ему казалось: ничего на свете кроме рыбы не надо, поэтому он ел её с таким удовольствием, что мурлыкал, как мартовский кот.