Иван Мещерский - Апофения

В иконописной мастерской работал старый приятель Никодима Серёга. Свою идею Никодим изложил Серёге, естественно, конфиденциально, так, чтобы комар носа потом не подточил. Однако первая реакция Серёги была резко отрицательной. Со времени распада СССР он всегда голосовал на выборах за КПРФ, ведомую Геннадием Андреевичем Зюгановым, хотя внятно не мог объяснить, почему это делает.

– Я стоек в своих убеждениях, – объявил он Никодиму, – и Путина в Пантелеймона вписывать не будут.

– БОльшую часть денег твоя компартия получает на своё житие-бытие от правящего режима, – заметил священник. – Когда ты последний раз партийные взносы платил? Вряд ли вспомнишь. Поэтому не надо изображать мне здесь святого. К тому же ты, будучи личностью творческой, задумайся: разве физиономию Зюганова можно на иконе уместить? А вот Путин органично с Пантелеймоном срастётся, сам увидишь. И хватит ломаться. Я же тебе не Иисуса Христа путинскими чертами предлагаю наделить. А денег получишь вдвое больше, чем обычно. Рот на замке держи. Пусть люди сами внимание на удивительную икону обратят. И обессмертишь себя, алкоголик. Только не Путина в Пантелеймона вписывай, а Пантелеймона в Путина.

Аргумент про бессмертие оказался решающим. Однако первый блин вышел комом. Святой Пантелеймон, казалось, готовится не лечить, а замочить кого-нибудь.

– Ну как же ты мог такое написать? – ужаснулся Никодим. – Где доброта во взгляде, где неотступные думы о заблудшей пастве?

– Я – не Пикассо, я – реалист, – с вызовом сказал Серёга. – И писал с фотографии.

Он протянул Никодиму вырванную из глянцевого журнала фотографию, на которой президент России фигурировал по пояс голым, сидя на лошади где-то в Горном Алтае.

– Пикассо тебе и не надо быть, – подтвердил священник. – Но я бы на твоём месте попытался стать Андреем Рублёвым XXI века. Не упусти свой шанс! Вмести в сложный образ соль земли русской. И заботу, и участие, и строгий нрав, и готовность к всепрощению.

Очередная попытка реалиста Серёги Никодиму понравилась. Они чокнулись, поднеся стопки к иконе. Пантелеймон-Путин одарял их снисходительной полуулыбкой.

– Хорошая у тебя полуулыбочка получилась, – констатировал священник. – Чем-то даже «Джоконду» Леонардо да Винчи мне напоминает.

– Согласен, – не стал спорить Серёга. – Старался. Использовал снимки с недавнего телемоста президента. Кстати, если к иконе справа подходить, создаётся впечатление, будто Пантелеймон-Путин сердится. Авторский спецэффект.

Никодим подошёл к иконе справа и подтвердил высокое исполнительское мастерство Серёги.

– Скоро повесим его. То есть её, – сообщил он. – Представляю, какой резонанс будет.

Икона действительно вызвала мощный резонанс среди вертушников. Почти каждый посетитель Храма-на-Крови узнавал в новом Пантелеймоне облик Путина, но боялся об этом прямо говорить окружающим. Однако не прошло и недели, как кухонный шёпот всё-таки вырвался наружу, и весь город только о Пантелеймоне-Путине и судачил. Причём никто из мирян не сомневался, что Пантелеймон обрёл черты лица Путина по воле Божьей, а не по хитрому или тем более злому умыслу. К тому же Серёга ушёл в запой, и это косвенно подтверждало его бескорыстие.

Не все, впрочем, были столь наивны. Серьезный разговор состоялся у Никодима с областным владыкой – епископом Серафимом.

Серафим был героем гоголевским. Как и Чичиков, вызывал уважение насморком – «высмаркивался чрезвычайно громко», и «нос его звучал, как труба». «Это, по-видимому, совершенно невинное достоинство приобрело, однако, много уважения со стороны трактирного слуги» – «всякий раз, когда слышал этот звук, встряхивал волосами, выпрямлялся почтительнее и, нагнувши свою голову, спрашивал, не нужно ли чего».

В случае с Серафимом в роли трактирных слуг пребывали все, кто его знал. Непередаваемого величия был полон сей человек.

– Послушай, зачем ты это сделал? – спросил Серафим Никодима, вызвав его «на ковёр», и высморкался так, будто надувал паруса яхты, по ошибке пришвартовавшейся в Вертухаеве. – Славы захотел, балбес? Похоже, плохо ты разбираешься в современной ситуации. Мы сталкиваемся с глобальной ересью человекопоклонничества, нового идолопоклонства, исторгающего Бога из человеческой жизни. Ничего подобного в глобальном масштабе никогда не было. Последствия этой ереси могут быть апокалиптическими. А ты шутки шутить вздумал?! И президента в это впутывать?!!

Никодим смиренно ссутулился.

– Ну почему ты такой дурак?, – продолжил уже чуть мягче владыка. – Выделиться хочешь? Ну так иди работать врачом-реаниматологом на «Скорой помощи», как иеромонах Феофан, который обрёл столь огромную популярность в социальных сетях, что церковь им по праву гордиться может. Или тренером по паркуру и уличной акробатике в свободное время мог бы стать, как настоятель Трёхсвятительского храма в Ряженске (забыл его имя). Газеты бы о тебе писали, посещаемость храма росла. А теперь что делать?

Что теперь делать, и впрямь было загадкой. О необычной иконе уже узнала администрация президента РФ, и оттуда, из самых опасных глубин её, рыкнуло: «Сворачивайте шоу!». Рыкнуло злобно и непререкаемо.

Проблема, однако, состояла в том, что вертушники икону полюбили. В очередь к ней выстраивались. А спустя пару дней после беседы Серафима с Никодимом, икона эта, будто стремясь предотвратить свое изъятие из храма, начала… мироточить. Откуда бралась выступавшая на ней маслянистая влага, было совершенно непонятно, но в Вертухаев потянулись верующие из соседних городов.

Пронёсся и сразу же оброс многочисленными подтверждениями слух, будто икона Пантелеймона-Путина лечит от алкоголизма. Первым об этом сообщил Григорий, прилюдно поклявшийся, что больше к Глафире – ни ногой. В храм стали стекаться алкоголики со всей округи. Как правило, сами они упирались, но жёны настаивали, и вскоре число подозрительно трезвых мужчин на улицах Вертухаева если не утроилось, то уж удвоилось точно.

В город приехала специальная комиссия епархиального управления, которая опрашивала свидетелей и выясняла условия содержания иконы. За ней – ещё одна. Подлог не выявлялся. Пантелеймона-Путина поместили в опечатанный киот. Однако выделение влаги не прекращалось. Икону надо было официально объявлять мироточивой. Но из Москвы последовало повторное и недвусмысленное указание: «Кончайте балаган!».

Церковные власти объявили было, что икону для более пристального изучения забирают в столицу, надеясь, что исчезновение предмета поклонения вертушников утихомирит страсти. Не тут-то было! Через день после объявления икона перестала мироточить и принялась… кровоточить! Такого поворота событий не ожидал никто.