Иван Мещерский - Апофения

© Иван Мещерский, 2017

ISBN 978-5-4485-8564-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Больше всего майора Баранова в рассказе младшего лейтенанта Мордвинова о происшедшем заинтриговали слова, якобы непрестанно произносившиеся задержанным. Якобы тот, уже скрученный, в наручниках, всё повторял да повторял с остекленевшим взглядом: «Путин, Пантелеймон, Покемон». И хотя задержанный походил на шизика, которого следовало отправлять – нет, не в вытрезвитель даже, для вытрезвителя тот недостаточно много выпил – а прямиком в дурдом, эти слова продолжали подвергаться майором напряжённому анализу.

Майора звали Карл. Родители решили восхвалить в его лице основателя марксизма и тем самым, возможно, помочь будущей карьере. Но карьера не задалась, грянула перестройка, и на протяжении почти всей взрослой жизни Карлу Баранову приходилось доказывать, что он – не тупица, так как необычное сочетание имени и фамилии сразу же порождало подозрения именно в этом.

«Есть!» – майор радостно улыбнулся сам себе, стоя перед зеркалом в мужском туалете. Он вспомнил об истории, скандально прославившей одну из церквушек в приволжском городе Вертухаеве. Там тоже фигурировали эти три персонажа на букву «П». Нет, Карл понимал, что президента России Владимира Владимировича Путина называть неуважительно «персонажем» даже мысленно было нельзя, и уж тем более нельзя было ставить его в один ряд со святым, чьё величие документально не было доказано, да какой-то дрянью из мира виртуального. Но интересы следствия могли простить. Если задержанный имеет отношение к вертухаевскому делу, минута славы могла поцеловать Баранова раньше, чем уродов из одноимённого шоу на «Первом канале».

Задержанный, однако, не имел никакого отношения к вертухаевской истории. Связанный, он лежал, не шевелясь, и одна муть крутилась в его голове. Последним желанием перед забытьём стала мучительная попытка установить: слова «смирись» и «умри» – однокоренные или нет? Притом что он не был филологом – был военным. Генерал-лейтенантом в отставке.

Только-только наступил декабрь 2016-го. За окнами электрички пролетали серые ландшафты. Если бы художник-реалист взялся их изобразить, то на любом российском полотне неизбежно доминировала бы грязь. Вот она облепливает неприглядные дома вдоль трассы, быстро пролетавшие, вот чёрными полосками среди неровных полей, вот на машинах, выстроившихся у шлагбаума. Зима, как и всегда в последние годы, предстояла, видимо, мерзкая. Лишённая бодрящих холодов и чистых сугробов. «Мы стали противны не только самим себе, но и природе», – подумал Михаил Александрович Ботвинов, генерал-лейтенант в отставке.

Он ехал в Москву с дачи в хмуром, если не сказать подавленном, настроении. Полбутылки водки, выпитые залпом после того, как он мысленно навсегда попрощался с «фазендой», которую решил переписать на сына, отказывались сочетаться с таблетками от давления. Их дал незадолго до этого сосед, обеспокоенный багрово-красными щеками генерала. Щёки эти сжимали щёлки слезившихся глаз.

Михаила Александровича колотило. Тахикардия? Не исключено. Но какой-то отчуждённой казалась и вся правая половина тела: и нога, и рука. Правый глаз бесконтрольно поддёргивался. Генералу хотелось заснуть и подташнивало.

Генералу было неловко перед сыном, потому что не ему, а дочери несколькими месяцами раньше он передал свою просторную трёхкомнатную квартиру в центре Москвы. Сын его любил, а дочь нет. Правда, в отличие от сынули изображала любовь пылко. И почему он так поступил? Из-за того, что девочка? Или из-за того, что она в отличие от сына, закоренелого холостяка, всё ещё семью может создать, детей родить? Рациональный ответ не давался Михаилу Александровичу. На самом деле просто дочка просила его об этом очень сильно.

Переехав в небольшую однокомнатную квартиру в спальном районе, генерал вдруг ощутил, как вслед за сокращением квадратных метров жилья стремительно сократилось и время, отведённое ему на Земле. Хотя, казалось бы, какая взаимосвязь?

Всё чаще он начал сталкиваться с иррационализмом своего быта, жизни. Скажем, через три месяца после приобретения однушки получил извещение о необходимости доплатить за воду около трёх тысяч рублей. Почему? Выяснилось, что несколько человек представили документы, свидетельствующие о том, что минувшим летом в своих квартирах не жили и как следствие водой не пользовались. Плату за воду с них сняли и перераспределили между всеми теми владельцами квартир, у которых счётчики воды не стояли. В число таких жильцов попал и Михаил Александрович.

– Позвольте, но ведь владельцем этой квартиры в прошлом году я не являлся! – возмутился генерал.

– А какое это для нас имеет значение? – ответил домоуправленческий голос по телефону – голосом то ли Коровьева, то ли кота Бегемота. – Квартира-то та же самая. И номер у неё всё тот же – 13. Счётчики ставьте.

По продиктованному ему телефону разъярённый генерал позвонил в какую-то фирмёжку, уполномоченную ставить счётчики. Её представители, однако, едва приехав, сообщили Михаилу Александровичу, что счётчики у него, оказывается, уже стоят, были поставлены предыдущим владельцем, причем хорошие – Siemens, но почему-то не зарегистрированы. Объяснив конфуз, ухмыльнулись, взяли деньги за визит и уехали. А домоуправленческий голос сообщил, что счётчики действительно зарегистрировать надо, но с тремя тысячами рублей Михаил Александрович в любом случае может попрощаться. Генерал раскинул умом, решил, что справки о непроживании в квартирах летом предоставляются жильцами, видимо, только раз в году и решил ничего не делать, так как идиотские по сути, но наверняка нелёгкие хлопоты с регистрацией счётчиков априори вызывали у него жуткую неприязнь.

Тогда же у него родилось и самому очень понравилось выражение, передающее суть его нынешней невесёлой пенсионерской жизни, – «незарегистрированный счётчик оставшихся дней».

«Слава Богу, что дачу на сына, можно сказать, почти переписал. Будто камень с сердца. Ромка с детства её очень любил. Обрадуется, когда узнает».

Карьера Михаила Александровича складывалась неплохо до 1994 года. Он был с Кубани, крепкий, долго служил в советских ВДВ на территории Узбекистана, а затем был переведён в Москву, где ему, супруге и двум детям начальство выделило уже упомянутую трёхкомнатную квартиру. Дача же досталась ему от родителей жены, москвичей-интеллигентов.