Влад Снегирёв - Соцветие поэтов

В 1911 году Макс Волошин пригласил сестёр погостить в его дом в Коктебеле. Марина не зря считала, что Макс в жизни женщин и поэтов был Провидением. Именно в Коктебеле, у Макса в гостях, она встретила человека, ставшего на долгие годы её любовью, мужем, отцом её детей – и в конечном счёте невольно приведшего её к петле в Елабуге.

Но в 1911 году было совершенно счастливое лето. Марину познакомили с молодым литератором, приехавшим в Крым отдохнуть и восстановить силы. Темноволосый юноша в белой рубашке, с огромными серо-зелёными глазами на узком лице показался ей настолько прекрасным, что ходить рядом с ним по земле было почти кощунством. Звали его Сергей Эфрон – и в наэлектризованном, пронизанном мифами, легендами и ожившей древностью пространстве Коктебеля это имя прочитывалось почти как Орфей, наоборот.

Марина в шутку обронила, что выйдет замуж за того, кто угадает её любимый камень. Сергей Эфрон среди камешков на пляже подобрал и отдал Марине сердолик – «розовый, изнутри освещённый, крупный камень, который она хранила всю жизнь, который чудом уцелел и по сей день» (из воспоминаний Али Эфрон, их дочери). Даже родились они в один и тот же день – Сергей был лишь на год младше, сегодня ему было бы 124.

Сергей абсолютно соответствовал представлениям Марины об идеальном герое: трагическое прошлое (самоубийство матери после смерти младшего брата Сергея), склонность к риску – родители-народовольцы и сам подпольщик, отвага, изящество и безупречная предупредительность, с которой он относился к ним с Асей. С первой встречи и до последних дней Марина и Сергей будут общаться друг с другом исключительно на «вы» (как, впрочем, на «вы» и по имени будут обращаться к ним и их дети с самого нежного возраста).

Снова делить «рыцаря» сёстрам не пришлось: к Асе вскоре приехал её столь же юный жених – и лето запомнилось особой атмосферой влюблённости. В Москве всё завершилось двумя свадьбами. Р. Хин-Гольдовская, довольно известная писательница того времени, бывшая в свойстве с Эфронами (её внук женился на сестре Сергея, Вере), не без яда отмечает в дневнике: «Брат Эфрон, Сергей, в 16 лет женился на 17-летней поэтессе Марине Цветаевой (очень красивая особа, с решительными, дерзкими до нахальства манерами); сестра этой Марины 15-летняя гимназистка вышла замуж за 15-летнего же гимназиста, кажется, третьеклассника, но зато пьяницу — первоклассного. Этот супружеский "детский сад" обзавёлся потомством — у Марины девочка, у Аси — не знаю кто. Марина, богатая и жадная, вообще несмотря на поэзию — баба кулак! Муж её — красивый, несчастный мальчик Серёжа — туберкулёзный, чахоточный».

Хин-Гольдовская, хотя и слегка ошиблась с возрастом обеих пар, имела все основания скептически относиться к «детскому саду». На правах «родственников» вся компания – и Сергей с Мариной, ребёнком, нянькой и кошкой, и сёстры Сергея, – некоторое время не обинуясь жили во флигеле Гольдовских, страшно беся почтенную литераторшу. Дочь молодые родители назвали Ариадной.

«Любовь не входит в биографию»

Цветаева в русской литературе недаром считается поэтом страстным, необузданным. Её резкие строки – сплошной порыв, шквал, бой, особенно когда она отыскала свою, только ей свойственную интонацию. Эти стихи трудно произносить – их можно шептать, петь, кричать. В жизни всё было точно так же.

Сергей Эфрон был для неё всем – она никогда не мыслила жизни без него. Тем не менее нормальное состояние Марины было – влюблённость. Увидев человека, чем-то поразившего её, она мгновенно очаровывалась, придумывала некую радужную феерию – и бросалась с головой в омут новой любви.

На волне высокого восхищения рождались удивительные стихи, поэмы, целые циклы. В особой гиперэротической атмосфере Серебряного века подобное поведение не то, что было нормой, но уже не являлось абсолютным табу. Создавались открытые тройственные союзы; играли страсти, всё было густо приправлено мистикой и экстазом, порою трудно было определить, где человеческие отношения переходят в литературный сюжет.

Для Цветаевой с её чувственностью запретной любви практически не существовало. Впрочем, иной раз бурная любовная история развивалась исключительно в сердце Марины, оставаясь тайной для предмета Марининой страсти, а самая пылкая и высокая влюблённость могла и вовсе ограничиться эпистолярным романом.

Влюблялась Цветаева в юного поэта-гимназиста – и он становился в её глазах гением, равновеликим ей; в старого князя Волконского (вообще-то не доверяющего дамам) – и представляла себя мальчиком-учеником, отважно следующим «за плащом рдяным и рваным»; она влюблялась в молоденькую актрису и в кабинетного учёного, книжного червя – потому что его фамилия напомнила ей о легендарном наполеоновском маршале.

Как относился к этому потоку любви Эфрон? С глубоким пониманием. Он писал Максимилиану Волошину: «Отдаваться с головой своему урагану для неё стало необходимостью, воздухом её жизни». Возможно, именно поэтому Марина всем сердцем была предана Сергею: он понимал её, как никто, и верил в неё абсолютно. Впрочем, и сам он был способен уйти, не оглянувшись, вслед за своим призванием – или за тем, что считал своим долгом.

«Мной ещё совсем не понято, что дитя моё в земле»

В апреле 1917 у молодой четы рождается второй ребёнок – дочь Ирина. В октябре 1917 г. грянула революция, которую Цветаева называла не иначе как катастрофа. А в начале 1918 года Сергей Эфрон отправляется в Добровольческую армию генерала Корнилова. Его разлука с семьёй, с Мариной продлится 4 года, и долгое время никто не будет знать, жив ли он вообще.

Было жуткое, голодное время – практически полного отчаяния. Все выживали как могли. Кроме того, Цветаеву и девочек её круга не готовили к подобной жизни. Их учили европейским языкам, а не растопке печей-буржуек, музыке – а не выведению вшей или стирке детского белья без мыла. Ариадна, Аля, росла чудесным ребёнком – развитым не по годам, до самозабвения влюблённым в свою гениальную и божественную мать. Аля вела дневник, сочиняла стихи, ею можно было гордиться. А Ирина была маленькая, слабая, болезненная. Позже Цветаева будет настаивать, что Ирина родилась дефективной, почти идиоткой. Так ли это? Лилия Эфрон, которая очень хотела забрать племянницу к себе, категорически не соглашалась с такой характеристикой.

Але исполнилось 6 – и она была уже не столько обузой, сколько другом, психологической поддержкой. Цветаевой категорически не хватало ресурса на себя, заботиться о маленьком ребёнке она просто не могла, а сдать её на руки няням и кормилицам, как поступила бы в более благополучные времена, не было возможности. Ни матери, ни сестре вечно плачущая и больная Ира была не только не нужна, но и категорически неприятна. Многие друзья и не подозревали, что у Марины есть ещё одна дочь, пока не приходили к ним домой и не обнаруживали плачущую или поющую в одиночестве Ирину.