Влад Снегирёв - Соцветие поэтов

Это была уже не просто известность. Книга, которую передают из рук в руки, живёт сама по себе. Она обретает собственную судьбу и становится знаком эпохи наравне с другими её достижениями.

* * *

Конец 1960-х - начало 1970-х гг. было временем «бунтующего поколения». Это были годы, когда вроде бы благополучные студенты во Франции поджигали машины на улицах и строили баррикады, когда ещё более благополучные американские их коллеги громили аудитории и изгоняли профессоров, когда Чехословакия, почувствовавшая воздух свободы, требовала «социализма с человеческим лицом».

Казалось, что меняющаяся Европа вот-вот обретёт новую идею существования. Новая идея, однако, не появилась. Пассионарный порыв был поглощён изматывающим противостоянием двух сверхдержав. Война во Вьетнаме опустошила зыбкие евро-американские идеалы, а движение «пражской весны» было смято гусеницами советских танков.

Семидесятые годы стали временем политического удушья. Место жизни занял некий мертвенный ритуал. В Советском Союзе он именовался «эпохой зрелого социализма». Позже его назовут «эпохой застоя», эпохой гниения и деградации.

В эти безнадёжные годы Вадим Шефнер вдруг начинает писать книги о счастье - о людях, которые, казалось, не знают, что такое отчаяние, усталость и страх, о людях, с которыми происходят весёлые, необыкновенные и смешные истории, о людях, которым даже в голову не приходит, что жизнь бессмысленна и ужасна.

Конечно, человек иногда переживает вторую молодость. Лион Фейхтвангер написал романтическую «Испанскую балладу», когда ему было уже за семьдесят. Примерно в том же возрасте Бунин создал «Темные аллеи» - цикл новелл о любви, а Борису Пастернаку было за шестьдесят, когда он завершил роман «Доктор Живаго». Странные, ни на что не похожие повести Вадима Шефнера начали появляться тогда, когда автор уже отметил свой полувековой юбилей.

И всё же дело было не только в этом. Сквозь одуряющую летаргию застоя писатель услышал то, чего не слышал никто, кроме него.

* * *

В его жизни вообще присутствовали разные странности. Фантастичны, например, сами обстоятельства появления его на свет. Вадим Шефнер родился на льду Финского залива, в конце декабря 1914 г. (по старому стилю), когда мать его на санях переправлялась из Кронштадта в Ораниенбаум. Или - он был дворянином, но в графе о «социальном происхождении», что в те времена имело решающее значение, писал «рабочий». Впрочем, это отчасти соответствовало действительности. Родственников Вадим Шефнер растерял ещё в двадцатые годы, был беспризорником, свою трудовую деятельность начал именно на заводе.

Однако в литературе, где господствовал «социалистический реализм», он оставался именно дворянином. Причём помнил он не столько о правах данного статуса, каковых в советское время, естественно, и быть не могло, сколько об обязанностях, принимаемых на себя добровольно. Его герои не способны были совершать бесчестные или плохие поступки, понятий «выгодно» или «невыгодно» для них просто не существовало. Зато они хорошо представляли себе, что есть добро и что есть зло, и упорно строили жизнь в соответствии именно с этими представлениями. И как бы наивно, с нашей точки зрения, это ни выглядело, они, вероятно, были как раз такими, какими мы и были задуманы, какими мы, наверное, в принципе должны были стать и какими мы, несмотря на все наши усилия, так и не стали.

Герои Вадима Шефнера необычайно искренни. Бытовое «технологическое» лицемерие им абсолютно не свойственно. Они словно только что родились, войдя в мир детства, и ещё не успели постичь спасительных законов обыденности. В результате они натыкаются на все те многочисленные углы, которые наученный опытом человек спокойно обходит, они не способны и даже не пробуют добиться в жизни какого-либо «успеха». Но, расшибаясь о несуразицы быта, поступая нелепо, смешно и вызывая тем самым удивление окружающих, они достигают того, чего, вероятно, иным путём достичь невозможно. Они достигают любви и счастья.

* * *

Бросается в глаза удивительная особенность. В прозе Вадима Шефнера есть множество примет старого времени. Автор с необычайной лёгкостью создаёт атмосферу ленинградских улиц, дворов, атмосферу квартир, атмосферу человеческих отношений. Как существуют вселенные Толстого и Достоевского, как существует Петербург Гоголя, Блока и Белого, так существует и город Шефнера, расположенный, в основном, на его любимом Васильевском острове. Город, где фантастическое вырастает из повседневного, где судьба человека складывается из мелочей.

Однако в прозе Вадима Шефнера совершенно отсутствуют приметы советского времени. Он, кажется, даже не употребляет таких слов, как «партия», «светлое будущее», «советская власть». Как будто ничего этого нет. Люди в мире Вадима Шефнера живут как люди, а не как строители коммунизма.

Вот что, вероятно, привлекало миллионы читателей. То, что человек рождён для любви, а не для осуществления грандиозных социальных задач. То, что он может быть счастлив, - и благодаря, и вопреки, и независимо ни от чего. Наивная сила простых вещей. Прозрение очевидного.

Причём, единожды озарив человека, любовь уже никогда не заканчивается. Заканчивается только влюблённость. А любовь длится столько, сколько длится собственно жизнь. В тот день, когда от нас ушёл Вадим Шефнер, исчез из мира ещё один человек.

В повести «Сестра печали» есть такие строчки:

«Оттого что я не видел, как её убило, и даже не знаю, где она похоронена, я не могу представить её мёртвой. Я помню её только живую. Она живёт в моей памяти, и когда меня не станет, её не станет вместе со мной. Мы умрём в один и тот же миг, будто убитые одной молнией. И в этот миг для нас кончится война».

* * *

Вот лучшее, что, на мой взгляд, можно сказать об авторе: «Он писал книги, он любил и, наверное, он был счастлив».

Андрей Столяров