Влад Снегирёв - Соцветие поэтов

С тех пор мне стали много аплодировать. И с тех пор я всё боюсь, что уже исчерпал эти запасы аплодисментов или что они уже на исходе. Шутки шутками, но работал я в самом деле как зверь...»

После первой мировой войны Вертинский начинает выступать в театре Арцыбашевой с собственными номерами под именем Пьеро. Он писал песни на свои стихи. Выдуманный им мир был принят публикой с восторгом. Вскоре молодой Вертинский стал знаменитостью. От страха перед публикой певец накладывал толстый слой грима, чтоб не видно было его волнения. Прятался от публики и недоумевал, почему его песенки имеют такой успех: «Петь я не умел! Поэт я был довольно скромный, композитор тем более наивный! Даже нот не знал, и мне всегда кто-нибудь должен был записывать мои мелодии. Вместо лица у меня была маска. Что их так трогало во мне?»

Секрет был в том, что он был очень искренним в своём исполнении и придумывал небольшие законченные сюжеты, каждый из которых можно было назвать кусочком живой жизни. Маленькие истории в изящном и необычном авторском исполнении трогали сердца слушателей и очень отличались от привычных, исполненных в классической манере известными в то время певцами. Стал гастролировать.

К 1917 году его знали и любили во всей России. На смену маске Пьеро пришёл концертный фрак, которому он остался верен до конца своих дней.

В 1920 Вертинский вдруг неожиданно для себя решает эмигрировать, но уже через два года просится обратно, потому что не видит себя вне Родины. Вернуться ему разрешили только в 1943 году.

За эти годы он объездил весь мир и получил всемирную известность и славу. Но больше всего его согревала своя родная публика, которая воспринимала не только его музыку и голос, но и слова песен, которые он писал на русском языке.

В эмиграции он стал известным актёром, много снимался. И постоянно просился домой. Но ему неизменно отказывали.

После 23 лет эмиграции он сразу начал выступать перед раненными бойцами, давал по 24 концерта в месяц, несколько концертов в день. Знал ли тот майор, который обвинил его в Киеве в предательстве, что артист, возвращаясь, привёз с собой и подарил целый санитарный вагон. Он не раз говорил, что его эмиграция была глупостью.

«Говорят, душа художника должна пройти по всем мукам, – писал Вертинский. – Моя душа прошла по многим из них. Сколько унижений, сколько обид, сколько ударов по самолюбию, сколько грубости, хамства натерпелся я за эти годы! Будь проклята моя профессия! Лучше возить говно в бочках, чем быть на моём месте». Он очень боялся судьбы трактирных певичек для своих дочерей, к счастью, они стали известными и любимыми всеми актрисами.

1953 году после того неудачного концерта в Киеве он впервые получил право снова тут выступать. Очень волновался перед концертом. Но вновь начал его с песни «Чужие города». В этот раз зрители просто утопили любимого певца в аплодисментах. Они поняли трагизм его скитаний, почувствовали его состояние и признали в нём великого артиста. И больше никто не обвинял его в предательстве родины.

За плечами Вертинского тысячи концертов и множество фильмов, но ему не давали звания. Не признавали на уровне государства. И это его ранило. Он даже пытался сочинить песню о Сталине, которую так нигде и не исполнил. Вертинский скорее был признан как актёр. За участие в фильме «Заговор обречённых» его удостоили Сталинской премии, но как певца – официально не признавали.

Незадолго до смерти, Александр Вертинский написал сценарий художественного фильма о человеке без родины, сам собирался сыграть главную роль. Хотел снимать его в Киеве и говорил друзьям, что этот фильм потрясёт мир. Но не успел…

Ирина Власенко

"Я - берёзовая ветка, выросшая из старого винтовочного приклада".

Юрий Визбор

"Он любил сильных, мужественных и добрых людей

и сам был мужественным и добрым в своём искусстве".

Булат Окуджава

Великий бард. Великий актёр. Великий журналист. Он должен был быть национальным героем. Осенью восемьдесят четвёртого ни одна газета даже строчкой не обмолвилась о его смерти.

Сейчас жуткий кризис и мучительные поиски жанра в государственном и коммерческом радиовещании. Станции ищут и не могут найти единственно верную интонацию: не хамский отвяз, но и не официоз; не заигрывание, но и не высокомерие; не копирование чужих стандартов - но и не кондовое «наше». Между тем однажды такая интонация уже была найдена в русском эфире. Это то, что ухитрялся в самые чёрные подцензурные времена делать Визбор. На радиостанции «Юность» и в журнале «Кругозор».

Интонация, которую он нашёл, не должна быть попугайно повторена. Второго Визбора в эфире не будет — это знает даже родная его дочь Татьяна, работающая на «Радио России». Но именно «формат Визбора», будь он проанализирован и понят, мог бы дать нынешнему русскоязычному эфиру второе дыхание.

Однажды он сказал: «За окном с зонтами бродит человечество, обкраденное нами на любовь». Нас обокрали на Визбора. Если даже будут найдены, восстановлены и заново аранжированы все песни; если свежим взглядом мы отсмотрим все фильмы, вплоть до короткометражек - мы всё равно останемся обворованы. Он должен был не только прожить больше - мы должны были взять у него больше.

Глупейшая расхожая легенда - «вообще-то поэт средненький, мелодист никакой, просто плейбой, обаяшка и рубаха-парень с потрясной энергетикой» - наконец-то начала разрушаться. Гитарист Константин Тарасов и клавишник Александр Прокопович пошли на рискованный эксперимент: с помощью новейшей звукозаписывающей и компьютерной техники наложили свою оркестровку на гитару и голос Визбора. Результат ювелирной работы кого-то покоробил, кого-то поставил на уши, но даже яростные оппоненты сказали: мы не знали, что Визбор - столь потрясающий мелодист; что в ткани его песен сидит джаз и в ритмике - свинг. Когда Костя спросил у наследников Визбора, согласны ли они на такое вольное обращение с архивными плёнками, те ответили: «Ну что вы, конечно, он ведь всю жизнь хотел записаться с оркестром».