Олег Анофриев - Есть только миг

Ровно в четыре я услышал его голос: «Алежок, пора вставать!»

До реки рукой подать. Прежде чем сесть, Коля решил пару раз забросить блесну своим шикарным спиннингом. Но второго раза не вышло, потому что с первого заброса он намотал такую бороду, с которой до утра не разберешься.

Кляня всевозможными русскими словами «это японское говно», побросав в реку глиняные бомбочки, он уселся поудобнее для настоящей простой русской рыбалки. Потом заявил мне, чтобы я искал себе место в некотором отдалении: «Чтобы не толпиться!»

Ветрило. Клева не было. Часа через два я решил проведать коллегу, который перед этим уверял: «Много не наловлю, но на уху хватит!» С папиросой во рту, рядом с «бородатым» спиннингом и японской чудо-удочкой в руках, Коля спал здоровым, крепким сном. Таким я и запомнил его на всю жизнь.

Как жаль, что я близко не был знаком с Леонидом Петровичем. И какое счастье, что я так близко знаком с его песнями.

Некоторые из них мне посчастливилось петь. Но вот что приходит на ум, когда вспоминаешь песни Дербенева: кажется, что все, что он написал, пел именно я, а не кто-то другой. Впрочем, такое же ощущение и у всех исполнителей его песен. И если «Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь…» – ты, уже не задумываясь, допеваешь.

Сколько строчек из его песен стали пословицами: «А нам все равно!», «Шла бы ты домой, Пенелопа», «Кап, кап, кап…».

Как все просто и легко! Да не тут-то было. Сколько тяжких минут приносило неодобрение его стихов начальством. Сейчас уже никто не скажет, что строчки:

антисоветчина.

А ведь это действительно замечательная антисоветчина! Но такая талантливая, что даже самые матерые редакторы не смогли, к счастью, запретить ее.

Каждая песня Леонида сразу же становилась шлягером!

Осечек не было. И если какая-то песня все-таки была не так популярна, как другие, то это было наверняка по слабости музыки.

И еще Леонид точно знал правило настоящего поэта: «Губит людей не пиво, губит людей вода!» Воды в его стихах не отыщешь. Стих звучит, словно формула. Точно. Сжато.

И защемило под ложечкой, и набежала та самая слеза, только уже не на копье, а на щеку.

Десятилетие я пою с любовью его строчки: «Есть только миг между прошлым и будущим», – а зритель все просит и просит, да что там просит, требует, чтобы я пел эту песню!

Я завидую вам, слушающим эти дивные песни, завидую прекрасному таланту Леонида, которым так щедро наградил его Господь! И если нам, грешным, иногда достается здесь, на земле, услышать райские песни, то, я уверен, Леонид слушает там свои бессмертные земные песни. Слушает вместе с нами и улыбается.

Только что зазвонил телефон, и редактор фирмы попросил меня посоветовать, к кому бы обратиться за аннотацией, а проще говоря, за добрым словом в адрес Майи, в связи с выходом компакт-диска Кристалинской. Ф-у-у-у-у – какая длинная фраза!

Да кому же, как не мне, писать о ней. Это удивительный случай, когда имя и фамилия говорят сами за себя.

Майя – и повеяло весной. Майя – и на душе стало теплее. Майя – это сама любовь, ласковая и нежная, чистая и застенчивая.

Кристалинская – и передо мной сама природа, еще не изуродованная людьми. Кристалинская – и передо мной мужественный человек, вынужденный прилагать нечеловеческие усилия, чтобы не только жить, но и петь. Петь о счастье, о любви, о радости.

На заре нас было мало, но нас знали все.

И Майя была одной из нас. Ее голос не врывался в дома и квартиры, как врываются нынче песни-налетчики. Ее голос ласково вливался в ваш дом и в вашу душу навсегда. Недаром вершиной ее творчества стала пахмутовская «Нежность».

Честно прожитая жизнь – это не так уж мало.

Жизнь, прожитая всем смертям назло, да еще с песней, кристальной майской песней, – это уже подвиг.

Помните анекдот – три встречи с Лениным? Кто помнит, тот сразу поймет, о чем я.

Дело было в Киеве, в гостинице «Украина». Я тогда снимался на киностудии Довженко, и в эти же дни в Киеве на гастролях было сразу три явления: ансамбль Реентовича, американский мюзикл «Моя прекрасная леди» и Ван Клиберн. Все эти звезды жили конечно же в «Украине».

И вот однажды поутру я шел по коридору гостиницы и услышал за одной из дверей игру на рояле. Я сразу понял, что это – он. Остановился и стал слушать.

Потом решил, что я могу войти в прихожую люкса: там ведь лучше слышно. Потом мне захотелось посмотреть на него, и я на цыпочках вошел в гостиную. Так, затаив дыхание, я стоял не знаю сколько, пока он не почувствовал, что кто-то стоит за его спиной.

Ван повернулся и с укоризной посмотрел на меня.

Сделав извинительный жест рукой, я улыбнулся и… удалился.

Прошло несколько дней, а я все переживал за свою бестактность. Но скоро переживания обернулись радостью.

Я был приглашен на банкет, который давали в честь «Моей прекрасной леди». На банкет были приглашены также солисты ансамбля Реентовича и, конечно, Ван Клиберн.

Любой банкет начинается с торжественных тостов, а заканчивается братанием. Шутки, просьбы спеть, объятия – все было прекрасно. Были спеты все песни и арии из «Прекрасной леди». И вот настал момент, когда Клиберна попросили что-нибудь сыграть. Ни секунды не сопротивляясь, он подошел к роялю, и зазвучали «Подмосковные вечера».

Реентович подмигнул мне и взглядом направил к роялю. Я, уже хорошо разогретый, уверенно двинулся к мастеру.

Я пел, как может петь «Подмосковные вечера» русский человек, не только обожающий лучшую песню века, но и понимающий, что ему аккомпанирует Ван Клиберн.

Потом запели все: и наши, и американцы. Когда песня закончилась, я взял у него автограф, он с улыбкой взял мой (на моей цветной фотографии за семь копеек штука), потом пожал мне руку и, как бы вспомнив меня, смущенно улыбнулся и даже сделал извинительный жест рукой.

И зачем я давал ему свой автограф? Ведь я же не Рихтер…

Это было в Касимове на Оке, в обыкновенном русском городе с небольшим татарским привкусом.

Сколько же звезд спустилось с неба на этот маленький кусочек российской земли во время съемок фильма «Инкогнито из Петербурга»!

Я вспомнил название фильма и только теперь понял, кто же этот самый «инкогнито из Петербурга».

Нет, это конечно же не Сергей Мигицко, открытый, веселый парень.

Это другой Сергей, хотя никто из группы не осмелился бы назвать его так.