Алексей Смехов - Третья сила

Этой осенью звук раздается всё тише и тише,
Свет размыто рисует этюды в пастельных тонах,
Разговора под ветром берёзы почти что не слышно:
Только шорох и шелест, и шёпот в раздетых лесах.

Водяной засыпает от скуки в холодных речушках,
В опустевших лесах Леший больше не хочет кружить,
Только Баба-яга варит зелье своё на опушке
И, смотря в небеса, продолжает ещё ворожить.

Призывает мороз и метель, и зловещую вьюгу,
Чтоб избушку её до весны с головой замело.
Вместе с чёрным котом, неизменным и преданным другом,
Будет пить вкусный чай и забудет коварство и зло.

Потому что зимой колдовать неприятно для уха:
В этой белой тиши даже малая кривда слышна,
А осенней порой напоследок бушует старуха,
Застилая коврами лужайки для зимнего сна.

Нежнокрылые феи устали порхать беззаботно —
Все стрекозы и бабочки, певшие в храме цветов,
Под напором колдуньи остались на зиму бесплотны,
И никто защитить нас не может от буйных ветров.

Лишь кикиморы шепчут печально в туманных болотах,
И повсюду огни несгорающих алых костров.

Учусь читать я иероглифы,
И масса чёрная ветвей
На фоне светлом и лазоревом
Мне кажется ещё темней.

Вот тут разлука нарисована
Со всем, что лето принесло,
И листья, хищным ветром сорваны,
Прощаются навек без слов.

А там надежды угасание —
Нет, не воротишься назад.
И ледяное бормотание
Во сне тревожит голый сад.

Везде встречаю знак опасности —
Как шпага чёрная, колюч,
И лишь рябины гроздья красные
Не падают под гнётом туч.

Чем злее пляшет за околицей
Изломанная чернота —
Тем слаще ягода становится,
Оправдывая холода.

Когда космический извозчик
Возьмёт планету под уздцы
И уведёт однажды ночью
Туда, где сходятся концы

Для всех заезженных, забитых,
Изъеденных мошкою кляч,
Кого терзали паразиты,
Не слушая кобылий плач,

И пили нефть, как кровь живую,
Лесов срезали волоски,
Одели в каменную сбрую,
Зажав в бетонные тиски,

И набросали всюду свалки,
Как грязь на впалые бока,
И били ядерною палкой,
Жужжа надменно свысока —

А у неё температура
Растёт глобально каждый год, —
Земля воскликнет: что я, дура?
Таких кобыл наперечёт,

На ком возможно так вольготно
И сладко паразитам жить,
Пойду-ка, вымоюсь добротно,
И налегке смогу кружить,

Не зная ни забот, ни горя,
Под солнцем вечно молодым.
Извозчик, а ты помнишь Ноя?
Давай его предупредим!

Бокал наполню не вином, а небом:
Оно ценней игристого «Клико».
И ты смотри: не пей вина, не требуй —
Ведь только небо для души легко.

Вкус воздуха прекрасен на закате,
С утра бодрящим запахом пьянит,
И облака – как сахарная вата,
А может, сливки взбитые на вид.

Осенний привкус яблок и корицы
Мне ветер разливает свысока.
Захлебываясь, пью – и не напиться,
И опасаюсь небо расплескать.

Мерцая, как в бокале, в окнах дома,
Оно глинтвейна принимает цвет:
Гранатовый, рубиновый, бордовый
Лучами воздух в самый раз согрет.

И сколько бы ни пил, хочу я снова
Испить до дна дурманящий рассвет.

Кружат разноцветные листья,
Льёт с неба безрадостный дождь —
И так же грустны мои мысли,
И ты так печально поёшь.

Последние стаи устало
Направили крылья на юг.
Чего им у нас не хватало?
Тепла, как и людям, мой друг.

Взгляни-ка: в тугой паутине
Запутался солнечный луч,
Но ветер, спасатель наивный,
Метнулся к земле из-за туч

И снова умчался на небо,
С добычей – смешным пауком.
А значит, и мы, хоть нелепо,
Но можем с тобою вдвоём

Подняться вослед каравану
И скромно, хоть в самом хвосте,
Исполнив простое желанье,
За стаей на юг улететь.

Руками махать, как придётся,
Пытаясь догнать журавлей,
И видеть лишь рыжее солнце
Над чёрной печалью полей.

Осень вешает на ветки
Золотые самородки
И сверкают самоцветы
Под тугим осенним ветром,
Будто лес из света соткан.

Но когда борей засвищет
Громче песнь о неизбежном,
Осень мечет нам, как нищим,
Все сокровища, что сыщет,
Без оглядки и небрежно.

Чтобы взгляд от птиц поющих
Опускался плавно ниже,
Где лежит, забыв о лучшем,
Как к земле приникший лучик,
Лист сгорающий и рыжий.

И взглянув на это тленье
Самоцветов и опалов,
Подвергаем мир сомненью —
Серебро всё обесценит
Скоро снежным покрывалом.

Образцом моим по жизни были
Баба с дедом – Клава и Григорий.
Пятерых детей они вскормили,
Несмотря на трудности и горе.

Деда-архитектора забрали,
Как тогда водилось, по доносу.
Пятая родилась дочка Валя,
И решила Клава кровь из носу

Вытащить Григория на волю —
С плачущим младенцем в кабинеты
Клава шла, как одинокий воин
Шёл на строй зловещих арбалетов.

И она в итоге победила:
После тифа, слабая былинка,
Детям папу из тюрьмы отбила
И себе – вторую половинку.

Сквозь войну, страдания и голод
Всех детей смогла своей любовью
Сохранить, хотя колымский холод
Бдительно маячил в изголовье.

Дед тогда болел туберкулёзом,
Заразившись в сталинских застенках,
Голубей стреляла на морозе
Клава и бульоном постепенно

Оттащила мужа от могилы
И отсрочку вырвала у смерти.
На троих в одном пальто ходили,
Но смеялись в непогоду дети.

Жили в продуваемом бараке,
Всемером в убогой комнатушке,
Делали уроки в полумраке,
За водой ходили на речушку.

Мама говорит, что в этом детстве,
Несмотря на голод и ненастья,
В их семье царило между бедствий
Крепкое незыблемое счастье.

Радовал семейный скудный ужин,
Сказки, что выдумывал Григорий,
Каждый был друг другу очень нужен,
Не было ни ссоры, ни укоров.