Генрих Гейне - Лирика и сатира

О, как страшна, как мерзостна могила!
Как сладостен уют гнезда земного!
И как расстаться горестно и больно!

Прощай, Париж, прощай, Париж,
Прекрасная столица,
Где все ликует и цветет,
Поет и веселится!

В моем немецком сердце боль,
Мне эта боль знакома.
Единственный врач исцелил бы меня, —
И он на севере, дома.

Он знаменит уменьем своим,
Он лечит быстро и верно,
Но, признаюсь, от его микстур
Мне уж заранее скверно.

Прощай, чудесный французский народ,
Мои веселые братья!
Измученный глупой тоской, я бегу,
Но к вам возвращусь в объятья.

Я даже о запахе торфа теперь
Вздыхаю не без грусти,
О козочках в Люнебургской степи [80] Люнебургская степь — местность в провинции Ганновер (Германия). ,
О репе, о капусте.

О грубости нашей, о табаке,
О пиве, пузатых бочках,
О толстых гофратах [81] Гофрат ( нем. ) — надворный советник. , ночных сторожах,
О розовых пасторских дочках.

И мысль увидеть старушку-мать,
Признаться, давно я лелею.
Ведь скоро уже тринадцать лет,
Как мы расстались с нею.

Прощай, моя радость, моя жена,
Тебе не понять эту муку.
Я так горячо обнимаю тебя
И сам тороплю разлуку!

Жестоко терзаясь, от счастья с тобой,
От высшего счастья бегу я.
Мне воздух Германии нужно вдохнуть,
Иль я погибну, тоскуя.

До боли доходит моя тоска,
Мой страх, мое волненье.
Предчувствуя близость немецкой земли,
Нога дрожит в нетерпеньи.

Но скоро, надеюсь, я стану здоров,
Опять в Париж прибуду.
И к новому году тебе привезу
Подарков целую груду.

То было мрачной порой ноября.
Хмурилось небо сурово.
Дул ветер. Холодным, дождливым днем
Вступал я в Германию снова.

И лишь границу я увидал,
Так сладостно и больно
Забилось сердце. И что таить:
Я прослезился невольно.

Но вот зазвучала немецкая речь,
Я слушал в странном волненьи:
Казалось, кровью сердце мое
Исходит в блаженном томленья.

То девочка с арфой пела песнь,
И в голосе фальшивом
Звучало теплое чувство. Я был
Растроган грустным мотивом.

И пела она о муках любви,
О жертвах, о свиданье
В том лучшем мире, где душе
Неведомо страданье.

И пела она о скорби земной,
О счастье быстротечном,
О светлом рае, где душа
Сияет в блаженстве вечном.

То старая песнь отреченья была,
Легенда о радостях неба,
Которой баюкают глупый народ,
Чтоб не просил он хлеба.

Я знаю мелодию, знаю слова,
Я авторов знаю отлично;
Они тайком тянули вино,
Проповедуя воду публично.

Мы новую песнь, мы лучшую песнь
Теперь, друзья, начинаем:
Мы в небо землю превратим,
Земля нам будет раем.

При жизни счастье нам подавай!
Довольно слез и муки!
Отныне ленивое брюхо кормить
Не будут прилежные руки.

А хлеба хватит нам для всех, —
Устроим пир на славу!
Есть розы и мирты, любовь, красота
И сладкий горошек в приправу.

Да, сладкий горошек найдется для всех,
А неба нам не нужно,—
Пусть ангелы да воробьи
Владеют небом дружно!

Скончавшись, крылья мы обретем,
Тогда и взлетим в их селенья,
Чтоб самых блаженных пирожных вкусить
И пресвятого печенья.

Вот новая песнь, лучшая песнь!
Ликуя, поют миллионы.
Умолкнул погребальный звон,
Забыты надгробные стоны!

С прекрасной Европой помолвлен теперь
Свободы юный гений, —
Любовь призывает счастливцев на пир,
На радостный пир наслаждений.

И если у них обошлось без попа,
Счастливей не может быть знака!
Привет невесте и жениху,
И детям от светлого брака!

Венчальный гимн эта новая песнь,
Лучшая песнь поэта!
В моей душе восходит звезда
Высокого обета.

И сонмы созвездий пылают кругом,
Текут огневыми ручьями.
В волшебном приливе сил я могу
Дубы вырывать с корнями.

Живительный сок немецкой земли
Огнем напоил мои жилы, —
Гигант, материнской коснувшись груди [82] «Гигант, материнской коснувшись груди…» — Гейне имеет в виду героя древнегреческой легенды Антея, сына Земли, который получал непобедимую силу, едва прикасался к матери-земле. ,
Исполнился новой силы.

Мы поздно вечером прибыли в Кельн.
Я Рейна услышал дыханье.
Немецкий воздух пахнул мне в лицо
И вмиг оказал влиянье

На мой аппетит. Я омлет с ветчиной
Вкусил благоговейно,
Но был он, к несчастью, пересолен, —
Пришлось заказать рейнвейна.

И ныне, как встарь, золотится рейнвейн
В зеленоватом стакане.
Но лишнего хватишь — ударит в нос,
И голова — в тумане.

Так сладко щекочет в носу! А душа
Растаять от счастья готова.
Меня потянуло в пустынную ночь
Бродить по городу снова.

Мне чудились в каменном взгляде домов
Невысказанные желанья
Поведать мне тайны забытых легенд,
Старинные преданья.

Сетями гнусными святош [83] « Сетями гнусными святош… » — Гейне считал Кельи с его гигантским готическим собором оплотом немецкой католической реакции.
Был старый Кельн опутан.
Здесь было царство темных людей,
Что высмеял Ульрих фон Гуттен [84] Гуттен — немецкий литератор и политический деятель XVI века, один из авторов остроумного памфлета «Письма темных людей», в котором осмеивались мракобесие и невежество. .

Здесь церковь отплясывала канкан,
Свирепствуя беспредельно.
Доносы подлые строчил
Гохстраатен — Менцель Кельна [85] Гохстраатен — кельнский богослов, один из крайних немецких реакционеров XVI века. Менцель — современник Гейне, реакционный критик и публицист, автор доносов на передовых писателей. .—

Здесь пламя костра пожирало людей,
Губило их творенья
Под дикий звон колоколов,
Псалмы и песнопенья.

Злоба и глупость блудили тут,
Грызясь, как псы над костью.
От их приплода и теперь
Разит фанатической злостью.

Но вот он! В ярком сияньи луны —
Неимоверной махиной —
Так дьявольски черен, торчит в небеса
Собор над водной равниной.

Бастилией духа он должен был стать;
Святейшим римским пролазам
Мечталось: «Мы в этой гигантской тюрьме
Сгноим немецкий разум».