Дмитрий Быков - Пятое действие

Серым мартом, промозглым апрелем,
Миновав турникеты у врат,
Я сошел бы московским Орфеем
В кольцевой концентрический ад,

Где влачатся, с рожденья усталы,
Позабывшие, в чем их вина,
Персефоны, Сизифы, Танталы
Из Медведкова и Люблина, –

И в последнем вагоне состава,
Что с гуденьем вползает в дыру,
Поглядевши налево-направо,
Я увижу тебя – и замру.

Прошептав машинально «Неужто?»
И заранее зная ответ,
Я протиснусь к тебе, потому что
У теней самолюбия нет.

Принимать горделивую позу
Не пристало спустившимся в ад.
Если честно, я даже не помню,
Кто из нас перед кем виноват.

И когда твои хмурые брови
От обиды сомкнутся в черту, –
Как Тиресий от жертвенной крови,
Речь и память я вновь обрету.

Даже страшно мне будет, какая
Золотая, как блик на волне,
Перекатываясь и сверкая,
Жизнь лавиной вернется ко мне.

Я оглохну под этим напором
И не сразу в сознанье приду,
Устыдившись обличья, в котором
Без тебя пресмыкался в аду,

И забьется душа моя птичья,
И, выпрастываясь из тенет,
Дорастет до былого величья –
Вот тогда-то как раз и рванет.

Ведь когда мы при жизни встречались,
То, бывало, на целый квартал
Буря выла, деревья качались,
Бельевой такелаж трепетал.

Шум дворов, разошедшийся Шуман,
Дранг-унд-штурмом врывался в дома –
То есть видя, каким он задуман,
Мир сходил на секунду с ума.

Что там люди? Какой-нибудь атом,
Увидавши себя в чертеже
И сравнивши его с результатом,
Двадцать раз бы взорвался уже.

Мир тебе, неразумный чеченец,
С заготовленной парою фраз
Улетающий в рай подбоченясь:
Не присваивай. Все из-за нас.

…Так я брежу в дрожащем вагоне,
Припадая к бутылке вина,
Поздним вечером, на перегоне
От Кузнецкого до Ногина.

Эмиссар за спиною маячит,
В чемоданчике прячет чуму…
Только равный убьет меня, значит?
Вот теперь я равняюсь чему.

Остается просить у Вселенной,
Замирая оглохшей душой,
Если смерти – то лучше мгновенной,
Если раны – то пусть небольшой.

Война, война.
С воинственным гиканьем пыльные племена
Прыгают в стремена.

На западном фронте без перемен: воюют нацмен и абориген,
Пришлец и местный, чужой и свой, придонный и донный слой.
Художник сдал боевой листок: «Запад есть Запад, Восток – Восток».
На флаге колышется «Бей-спасай» и слышится «гей»-«банзай».
Солдаты со временем входят в раж: дерясь по принципу «наш – не наш»,
Родные норы делят межой по принципу «свой-чужой».

Война, война.
Сторон четыре, и каждая сторона
Кроваво озарена.
На северном фронте без перемен: там амазонка и супермен.
Крутые бабы палят в грудак всем, кто взглянул не так.
В ночных утехах большой разброс: на женском фронте цветет лесбос,
В мужских окопах царит содом, дополнен ручным трудом.
«Все бабы суки!» – орет комдив, на полмгновенья опередив
Комдившу, в грохоте и пыли визжащую: «Кобели!»

Война, война.
Компания миротворцев окружена
В районе Бородина.

На южном фронте без перемен: войну ведут буржуй и гамен,
Там сводят счеты – точней, счета – элита и нищета.
На этом фронте всякий – герой,
но перебежчик – каждый второй,
И дым отслеживать не дает взаимный их переход:
Вчерашний босс оказался бос, вчерашний бомж его перерос –
Ломает руки информбюро, спецкор бросает перо.

Война, война.
Посмотришь вокруг – кругом уже ни хрена,
А только она одна.

На фронте восточном без перемен: распад и юность, расцвет и тлен,
Бессильный опыт бьется с толпой молодости тупой.
Дозор старперов поймал бойца – боец приполз навестить отца:
Сперва с отцом обнялись в слезах, потом подрались в сердцах.
Меж тем ряды стариков растут: едва двоих приберет инсульт –
Перебегают три дурака, достигшие сорока.

Война, война.
По левому флангу ко мне крадется жена.
Она вооружена.
Лишь мы с тобою в кольце фронтов лежим в земле, как пара кротов,
Лежим, и каждый новый фугас землей засыпает нас.
Среди войны возрастов, полов, стальных стволов и больных голов
Лежим среди чужих оборон со всех четырех сторон.
Мужик и баба, богач и голь, нацмен и Русь, седина и смоль,
Лежим, которую ночь подряд штампуя новых солдат.
Лежим, враги по всем четырем, никак объятий не раздерем,
Пока орудий не навели на пядь ничейной земли.

Иногда мне кажется, что я гвоздь,
Из миров погибших незваный гость,
Не из Трои и не с Голгофы,
А простой, из стенки, не обессудь,
Уцелевший после какой-нибудь
Окончательной катастрофы.

В новом мире, где никаких гвоздей,
Где гуляют толпы недолюдей
По руинам, кучам и лужам,
Отойдя от вянущего огня,
Однорукий мальчик берет меня –
И не знает, зачем я нужен.