Татьяна Иванова - Я верю в вечность

Уже прокладывают плугом борозду,

За ними, сдерживая крепкую узду,

И землепашцы шагом идут тяжким.

А за туманом снежных облаков

Вершина кроется высокого Олимпа,

Всеочищающим накрыта оком чьим-то

Обитель скромная блистательных Богов.

И мир уверенно живет, цветет и зреет,

Пускай шумит несдержанный Борей,

Пускай кипят раздоры меж царей,

Природа греется заботой щедрой Геи.

В дворце монаршем сын Абанта и Аглаи

Законы царственные Аргосу чинит,

И неизвестный вдохновеннейший пиит

Штрихи Акрисия в историю вдыхает.

Задумчив царь, тревогою охвачен,

Уже прославлены аргосские щиты,

Уже расставлены границы и мосты,

А все не чувствуется искренней удачи.

— Апатэ правит миром, Эвридика, —

Устав от мыслей, молвит он жене, —

Лишь, кто хитер, тот будет на коне,

А храбрецу — фамильный склеп да пика.

Как не гордись своей великой силой,

И завоюй хоть весь Пелопоннес,

А впереди — все тот же темный лес,

И бесконечный шум верховья Нила.

— Очнись, супруг, не всех дарит Эфир,

Есть день и ночь, зима и радость мая,

А у тебя ведь дочь растет Даная,

Тебе ли не потворствует Зефир?

— Ах, все безумие, осколки бытия,

В чем радость жизни — кто об этом знает?

Я обожаю милую Данаю,

Но что с того? Чем выше в этом я?

В чем мой удел? Что в свете ждет Селены,

Коль Немесида путь мне преградит.?

Накажет ли сего воителя Кронид

И одарит ли памятью нетленной?

Когда настигнет злобная Таната?

Дозволит ли издать последний стон?

И не поможет предок Посейдон

Мне избежать ужаснейшей расплаты?

— Твой разговор сродни уничиженью,

Он плавит мозг, ничуть не грея душу,

Ты лучше мнение Оракула послушай,

Мудрее нас он, в этом нет сомненья.

Неистово клокочет Эврос рядом,

Волною бурной берег омывая,

И беспокойных белых чаек стая

Кружит над оживленным водопадом.

Белесых гор мечтательные станы

Рельефу дарят скучно-светлый тон,

И у подножья страстный Альякмон

Тревожит брызгами цветущую фригану.

Акрисию лицо сковала мука,

И выше гор, безмолвнее тоска,

Оракул предсказал ему с листка:

— Нескора смерть, но от руки родного внука!

Лишь подрастет Данаи сын слегка,

Могучую он силу обретет,

Ты станешь на пути его, и вот

Не дрогнет парня крепкая рука…

Монарху весть — отравленное зелье,

Подобной участи не вверишь и врагу.

— Данае девственной остаться помогу,

Отныне жить ей в темном подземелье…

Царя и Эвридики хмуры лица.

Что за судьба у дочери теперь:

Мрак медных стен и сомкнутая дверь,

И на подушке веточка маквиса.

Печальный холод душу обвевает.

Лишь злобный блеск в унылых зеркалах,

И тени мрачные, что прячутся в углах —

Таков обзор теперь для глаз Данаи.

Нет, нет, не плачет, слез давно уж нет.

Она смирилась с тяжестью доноса,

А от видений мрачного Гипноса

В окне не ищет больше солнца свет.

Темницу строил будто сам Аид,

Что склеп угрюмый для живой Данаи,

Лишь мышь-норушка под полом играет,

Да слышно пение вдали Океанид.

Так день за днем потоком бесконечным

Несчастная царевна прозябает,

То стену отрешенно созерцает,

То улыбается и думает о вечном.

Но вот однажды ночью или днем,

Ведь в полумраке ровен час загадке,

Услышала Даная голос сладкий,

И светлый луч прорвался в ее дом.

Резвился Мом насмешливой игрой,

Взирала Эос в темные палаты,

И вдруг по стенам лучезарным златом

Пролил дождинок разноцветный рой.

То был не фарс, не детская забава,

И не обман, что, подразнив, исчез.

Перед Данаей величавый Зевс

Возник, и так промолвил свое слово:

— Пленен твоей блестящей красотой,

Мне образ твой давно уж сон являет,

Пришел к тебе с любовью я, Даная,

Чтоб насладится радостью с тобой.

И нежность губ рисует мне Фантасий,

Изгибы тела в этом скромном платье,

Поверь и утони в моих объятьях,

Давай сольемся мы с тобой в экстазе…

И трое суток в этом мрачном месте

Царил лишь Эрос непристойно, откровенно,

И Зевс любил Данаю незабвенно,

И влажный Нот дарил им свои песни…

Когда встречает утро Афродита,

Лаская гребешком каскад волос,

Струится под горой Ахелоос,

И рыбы плещутся, являя ее свиту.

И зреет в поле сочное зерно,

В вершине Тайгета в тиши парит орел,

Прозрачный воздух обволакивает дол,

А в подземелье сыро и темно.

Не спит Даная, пасмурное мненье

Кружит в девичьей юной голове,

Зачем перечить справедливой ей молве,

Что близок, близок час деторожденья.

И вот настал. Мучительные чувства

Подобны скорому падению в Тартар.

Пронзает боль, внутри горит пожар,

Вот он, финал невольного распутства.

— Прости меня великодушно, Гера,

Ведь не со зла бросалась в этот грех,

Не знала я, в чем следствие утех,

Ну, облегчи страданья, знай же меру! —

Невыносимы, тягостны мгновенья,

Даная кличет в помощь Божества,

Нет, не надеется на силу колдовства,

А просто грезит, грезит пробужденья.

Но не спешат цветущие Анфеи,

Стон роженицы тонет в небесах —

Забытый голос в призрачных мирах,

И на окне лишь бабочка Психея.

Хроносом дарен был короткий миг,

Что муку в счастье превратил, как подобает,

Последний вопль истерзанной Данаи —

И взвился к небу звонкий детский крик…

Когда заранее расставлены все точки,

Когда Тихе нет места при луне,

Акрисий с яростью приносит в дар волне

Младенца внука и свою родную дочку…

Пронзая моря Ионического мглу,

В упряжке белых длинногривых лошадей

Бог Гиппий правит оглушительность затей,

Сбивая в пыль прибрежную скалу.

Он раздувает ветер штормовой,

Тритонов стаю с шумом распугав,

И мчится дальше, так и не узнав,

Что скрыто в ящике, качаемом волной?

А там без воздуха и света излученья,

Страдают бедные Даная и Персей,

Нет в их тюрьме ни окон, ни дверей,

И только вечное бессмысленное бденье.

Их жажда мучает, и голод их терзает,

В коробке тесно, места нет движенью,

— Терпи, сынок, в том наше искупленье,

Такая доля наша непростая.

— А почему? — вдруг робкий голосок, —

Чем заслужили мы такие меры?

— Молчи, родной, а то услышат Керы,

И сократят нам в этой жизни срок.

Пускай Эреб не тронет светлый лик,

Мегера твое сердце не смутит,

Держи достойный, величавый вид,

Ты — Зевса сын, а, значит, ты велик…

Уже надежды превратились в прах,

Спасенья нет, конец не за горою,

И лишь иллюзия, гонимая мечтою,

Незримо теплится в измученных телах…

Прибрежный ветер берег обдувает,

Струей соленой здравствуя рассвет,

И моряков хранитель Меликерт

Уставшим путникам дорогу освещает.