Анатолий (Джордж) Гуницкий - Осторожно! Играет «Аквариум»!

Гребенщиков в фильме в красном одеянии, в гриме, который как бы должен вызывать ассоциации со Львом Николаевичем и с деревенским бытом прошлого века. Ходит, сидит, лежит, играет на акустической гитаре, что-то поет. Помимо кадров из кинохроники, Тихомиров использовал некие документальные съемки, сделанные кем-то в начале восьмидесятых годов, Боб снят совсем молодой, ему лет тридцать, не больше. Также мелькают кадры с Дюшей Романовым, с Митей Шагиным, с Борисом в его старой квартире на улице Софьи Перовской (теперь это Малая Конюшенная) и даже на крыше («я сижу на крыше, и я оченно рад») этого дома.

Совершенно отвязный и по-хорошему безумно-сюрреалистический фильм. И отрадно, что вся эта постмодернистская киноимпровизация замешена на классной аквариумной основе. Надо еще разок-другой картину посмотреть, получше в нее врубиться. И посмаковать. Очень достойное произведение. Оно явно войдет в некие анналы…

На премьере присутствовали мама БГ – Людмила Харитоновна, Владимир Рекшан, Олег Гаркуша, Миша Синдаловский («Два самолета»), Митя Шагин и множество других достойных людей.

Просмотр обошелся без буфетной тусовки. Каждый угощался в маленьком баре за свой счет. Или не угощался. Или не в баре. Жаль, что вас там не было.

2002

АГ: Расскажи про твою последнюю поездку в Америку…

БГ: Собственно, это были три поездки. Я давно уже не был реально в Америке, все по большей части наездами. Весною мы приехали туда с концертами, много играли в разных штатах, и еще меня познакомили там с художником Димой Стрижовым. И вот мы с ним как-то сидели перед моим концертом, и он поразил меня глубиной высказываний и уважительностью по поводу нескольких новых песен. Он очень ругал обычные песни и хвалил самые-самые-самые новые. Например, «Дорога в Дамаск». И я подумал, что вот как интересно, человек понимает то, на что остальные обычно не обращают внимания. Не обращают внимания, что песни эти совсем другие – из другого цикла, из другой жизни, из другого века. И когда я потом опять летал в Америку, я позвонил ему – давай пересечемся. И мы с ним много общались, а я к тому времени написал массу песен. И он закричал, что вылезет вон из шкуры и разобьется в лепешку, но поможет мне их в Штатах записать.

– Но ведь там это очень дорого!

– Но в итоге он нашел достаточное количество денег, чтобы попробовать это все записать, и нашел человека, который свел нас со студиями и музыкантами. Потом мне стали говорить, что этот материал нужно попробовать записать в Вудстоке… Ну Вудсток и Вудсток, село как село… ностальгии у меня нету, а студия там на самом деле хорошая и музыкантов много, группа «Бэнд» известная там живет. Ну я решил, что «Бэнд», конечно, это класс, но все-таки это суперзвезды, берут дорого… и начал по своим знакомым искать студию в Нью-Йорке. Нашел. И нашел классных музыкантов. Но потом мне передают, что «Бэнд» узнавал, будем ли мы работать… Потом они еще раз перезванивают и сообщают, что им это было бы очень интересно…

– А они про тебя слышали?

– Нет, они ничего не могли про меня слышать вообще… Потом, правда, выяснилось, что инженеры в студии про меня слышали… и я поехал в Вудсток, и за день мы записали приблизительно четыре песни в прикидочном варианте, и у меня возникло интересное ощущение, что хотя все получается совсем не так, как я хотел, но с другой стороны, это настолько другая для меня музыкальная вселенная, американская… и я понял, что никогда в жизни с этим не сталкивался… Это совсем не то, что в Англии, в Германии и вообще в Европе… и мне стало интересно, я вернулся в Питер, и мы месяц обменивались факсами с человеком, который взялся все это продюсировать, а зовут его Бен И Кей. Потом мне пришлось одолжить деньги для записи, я приехал туда и стал работать. Я жил в отеле «Челви», у меня был через дорогу кинотеатр, где шел фильм «Семь лет в Тибете», который я давно хотел посмотреть, но за пять с половиной недель я не смог найти время, чтобы сходить в кино, ведь мы работали от десяти до шестнадцати часов в день…

– Ну а «Бэнд» чем сейчас занимается?

– «Бэнд» поигрывает время от времени. Старый ударник уже практически не играет, пианист умер, все остальные на месте… им всем за пятьдесят…

– Ты записал там альбом, песни с которого репетировал и здесь, в Питере?

– Да, мне было интересно иметь эти песни в двух вариантах. В том, который мы здесь играем, и в варианте совершенно другом… Ну а «Бэнд» – это такие волки! Которые проиграли с Диланом десять лет… На басу у них прежде был Харви Брукс, который играл и у Дилана на нескольких пластинках, и с Майзсом играл, и с Хендриксом… Альбом этот называется «Лилит» – в честь первой жены Адама или, как говорят теперь, его герлфренд, он появится в России в начале декабря.

– Кто играет с тобой в новом составе «Аквариума» и почему ты принял решение изменить старый состав?

– Потому что «Аквариум» с Сакмаровым, Зубаревым, Щураковым настолько полно все сыграл – дальше некуда, я не могу больше писать русских песен, они стали у меня комом в горле.

– А новые, в «Лилит», будут на английском?

– Нет, я не имею в виду, что они не на русском языке, просто все эти вальсики и полечки…

– Да, этот цикл, пожалуй, затянулся.

– Но я сделал все, что хотел, от и до, а теперь пришло время делать что-то новое… Про планы ничего сказать не могу, не заглядываю сейчас дальше сегодняшнего дня, я чувствую ответственность перед новыми песнями и буду их петь, пока они поются, и трогать ничего не хочу из того, что мы делали за последние семь лет. У меня такое ощущение, что в мире все изменилось – верхи не хотят, низы не могут, и я не хочу и не могу делать старое, я хочу делать новое, я считаю, что «Аквариум» настолько прекрасный памятник воздвиг в «Гиперборее». Мы сделали все, что хотели, все! «Аквариум» не распался, он ушел, как подводная лодка в секретную гавань, и будет там отстаиваться, пока не наступит время ему выйти.

– Когда это время наступит?

– Это звезды покажут. Скажу честно, у меня есть кое-какие планы, кое-какой материал и кое-какие идеи для нового «Аквариума», но когда для этого время придет – я не знаю.

– Твои ощущения по поводу прошедших юбилейных концертов?

– По-моему, это хорошее монументальное окончание первых 25 лет, и как любой монумент – это было нелепо, и как любой монумент – это не имело никакого смысла. То есть это имело больше отношения к сталинизму, чем к рок-н-роллу, я не могу сказать, хотел я или не хотел, мне было очень интересно… кто не захочет, например, принять участие и построить, например, ВДНХ… Это было типа ВДНХ – пляс гипсовых граций вокруг пруда… Гипсовые грации сплясали вокруг пруда, зато теперь я играю с Шурой Ляпиным опять и очень этим доволен. Это странно и дико интересно. И могу главное добавить от себя, как постскриптум… Оттого, что чем-то занимаешься 25 лет, не становится легче, все время так же тяжело, как в первый раз, как в первый день… легче не становится; оттого, что написал 400 песен, 401-ю писать не легче, так же все странно, сложно и криво, я чувствую сопротивление материала, и поэтому интересно, а когда мне говорят, что я – мэтр, я смеюсь в кулак, потому что я-то знаю, что ничего не умею и каждый раз приходится учиться всему заново… Вот и все.